Они прошли еще несколько шагов в молчании, после чего Гэллиос добавил:

— Но тот же Вэллин пишет дальше: «…Однако, никто — ни звезда, ни гора, ни какая тварь, ни, даже, мерзкий орк не может пасть так низко, как человек- стать более презренным, чем навозный червь…». Ну, Вэллин еще много размышлял об человеческой природе, а мы поговорим о друге твоем Альфонсо.

— После всего того, что стало нам известно, я не могу называть Альфонсо своим другом. Он — матереубийца. Нуменорская земля не носила злодея большего чем он. — молвил капитан Тэллай.

Издалека донесся тяжелый громовой рокот, и, казалось, что это некая огромная гора рухнула в воды бордового моря.

Гэллиос вздохнул:

— Ему тяжело и больно сейчас. Очень больно… Я чувствую его боль — его душа отяготилась еще каким-то злодеянием…

— Еще одно злодеяние… Да его… — Тэллай не договорил — махнул своею сильной рукою.

— Что ж его? — В темницу посадить?.. Убить? — голос Гэллиоса дрогнул. — А вот я одно тебе скажу: ему любовь нужна. Он, ведь, во мраке. Поглощает его тьма… Тэллай — тебе то больно, но твоя боль с его не сравнится; так что — помни одно — что бы не было — слушайся меня.

— Вас то и не слушаться? Вы мудрейший человек в королевстве!

— Тогда держи свой корабль готовым к отплытию.

Так говорил, сам не замечая, что говорит стихами, Альфонсо.

Ведомый вороном, он только что вышел из леса, и стоял на его опушке, и видел, кажущиеся бескрайними, багровые поля.

— Помни — твой отец где-то близко. — каркал ворон. — Говори тише, а, лучше, вовсе ничего не говори. Следуй за мной да побыстрее — этот Сереб остановился возле водопоя, где его может увидеть Рэрос. У нас осталось лишь несколько минут. Скорее же, Альфонсо…

Но юноша и не слышал ворона. Он хотел поведать свою боль хоть кому-то — эта боль рвала его, а он все не мог принять то, что лучшего его друга нет больше.

Прежние, изожженные его силы, теперь пополнились силами новыми, а он даже и не ведал откуда эти силы взялись…

— Мне кажется — все это наваждение…

— Хватит бредить! Иди вперед, распрями спину! Мы близко от цели…

Альфонсо смотрел себе под ноги. Он разгребал грудью травы, и ему казалось, что все это кровь — густая, запекшаяся.

— Встретить отца…. Ты можешь сделать так, чтобы я его не встретил?

— Иди скорее, и ты с ним не встретишься…

Альфонсо, все не смея поднять головы, убыстрил свой шаг — он слышал, как махает крыльями ворон и шел на этот звук.

— Знай, что, если он поднимет на меня клинок — я не стану сопротивляться. Пусть бьет в грудь — я приму смерть, как избавление…

— Не лги. Ты слишком любишь жизнь, чтобы дать смерти забрать твой пламень. Мы опаздываем! Беги!

Повинуясь ворону, вскинул он голову, оглядел эти бордовые поля, да и бросился что было сил бежать за этим черным, машущим крыльями, пятном.

Через несколько минут, он выбежал к дремлющему среди трав озеру — на берегу его стоял, склонив к воде голову Сереб, а на спине его спали накормленные младенцы.

При появлении ворона, конь вскинул голову, захрапел, попятились, а младенцы проснулись и зарыдали. Ворон закаркал: «- Скорее! На восток!» — затем, взмыл в небо, где стал едва ли различимой черной крапинкой.

Альфонсо подбежал к Серебу, схватил его за поводья, и тут рука его задрожала, а сам он побледнел — стремительно нарастал конский топот; и вот, как близкий гром — голос его отца:

— Я слышу! Да — это мои дети!.