Я постарался отдышаться, втягивая теплый воздух в горящие легкие. Сердце мое колотилось о грудную клетку, будто меч о щит. Я испугался, как бы оно не вырвалось наружу.

— Ворон, сколько тебе лет? — спросил Пенда, вытирая пот с глаз.

— Не знаю, — ответил я. — Шестнадцать, может быть, семнадцать.

— Парень, ты прирожденный убийца, — промолвил он и зловеще усмехнулся. Капли пота срывались со шрама, рассекавшего его подбородок, лишенный растительности. — Тот, кто дал тебе такое имя, увидел смерть в твоем красном глазе.

— Свое имя я получил от Сигурда, — сказал я, проверяя остроту меча.

У самого железного эфеса появилась глубокая щербинка в палец длиной. Я шепотом вознес молитву Волунду, богу кузнечного ремесла, чтобы лезвие не сломалось до конца битвы.

— Хорошее имя, — одобрительно произнес Пенда.

Он пнул валяющееся на земле тело, проверяя, жив ли воин. Тот был мертв.

Я огляделся. Невероятно, но старик Асгот стоял в строю, запыхавшийся, зато невредимый. Мне захотелось узнать, какие духи оберегали старого годи, в то время как молодые и сильные воины гибли. Хакон, несший знамя Сигурда, был убит. Вокруг стрел, впившихся ему в лицо и шею, уже свернулась кровь. Тормод и молодой Торольф тоже погибли. Кон, который вечно на все жаловался, извивался на земле. Еще один норвежец опустился на корточки и пытался засунуть скользкие кишки в зияющую рану на животе. Кольчуга оказалась бессильной перед секирой. Он понимал, что его усилия тщетны, но все равно не оставлял надежды.

Пятеро уэссексцев были убиты или смертельно ранены. Оставался только Пенда, проклинавший англичан за то, что они подняли руку на своих. Он выкрикивал оскорбления, обзывал земляков сучьими детьми, пожирателями дерьма, вызывал Маугера выйти на открытое место и посмотреть на тех уэссексцев, которых он убил.

Огромный воин в черной кольчуге, сжимающий тяжелое копье, так и поступил, вышел вперед. Но он сделал это вовсе не для того, чтобы скорбеть об убитых англичанах.

— Сигурд! — крикнул великан, и из строя норвежцев с угрожающим видом вышел ярл.

Его шлем был перепачкан кровью, золотистая борода распалась на отдельные пряди, придавая лицу хищное, злобное, по-настоящему волчье выражение.

— Что ты хочешь, Маугер? — спросил Сигурд. — Я здесь. Подходи, сразись со мной. — Он раскинул руки, приглашая врага. — Чего ты ждешь, коварная змея? Подходи, комок прогорклой слизи!

Маугер рассмеялся, не обращая внимания на изуродованные трупы уэссексцев, валявшиеся перед норвежским строем.

— Почему я должен лишать своих людей удовольствия отправить скандинавов прислуживать сатане? — спросил он, и англичане грозно зарычали, принялись колотить мечами по щитам. — Оглянись вокруг, Сигурд Счастливый. Здесь оборвутся твои похождения. Ты рассчитывал совсем на другое, да? — Маугер поднял взгляд на зеленый полог леса и рассеянно почесал черную бороду. — С другой стороны, тебе не следовало убивать сына милорда Эльдреда.

Сигурд счел ниже своего достоинства отвечать на эту ложь ответом. Всем тем, кто сейчас находился в лесу, была известна правда. Противник по-прежнему значительно превосходил нас числом, хотя из оставшихся в живых англичан меньше половины были в кольчугах. Остальные довольствовались кожаными доспехами. Почти у всех были железные шлемы и мечи. Я понимал, что мы не сможем победить.

— Ты говоришь как трус, Маугер, — сказал ярл. — Это делает тебя человеком без чести.

— А ты привел своих людей к смерти, Сигурд, — ответил Маугер, пожимая широченными плечами.