— Человеку не нужен язык, чтобы грести, так, старик? — крикнул Эльхстану на ломаном английском какой-то скандинав, откидываясь назад вместе с веслом.

Эльхстан даже ничего не промычал. У него в легких не было лишнего воздуха. Мы продолжали грести, стараясь не выбиться из утомительного ритма.

В течение следующих нескольких дней дракары не отходили далеко от земли, на ночь приставали к берегу, днем медленно продвигались. «Змей» и «Лосиный фьорд» следовали вдоль береговой линии, словно хищники, выслеживающие добычу. Мне казалось, что скандинавы одним глазом высматривали легкую поживу; кроме того, я чувствовал, что они просто рады находиться в движении. Северные воины по-прежнему не решались высаживаться на берег, опасаясь, что англичане соберут большой отряд. Сигурд ждал, когда исчезнут разведчики, следящие за нами с высоких прибрежных скал. Ветер дул слабый, но ярл никуда и не торопился.

Мы плыли на запад и вскоре перестали видеть воинов с копьями на фоне неба и всадников на прибрежной гальке, но я по-прежнему пожирал взглядом землю в надежде увидеть помощников магистрата, мысленно представлял, как гордые язычники погибают под английскими мечами. Время от времени мне казалось, что я видел людей, всматривающихся в море, однако каждый раз оказывалось, что это лишь камни или деревья. Однажды я даже принял за человека овцу и усвоил, что ищущий взгляд готов слепить из надежды любой образ. Так старый Эльхстан вырезал из бесформенной древесины что-нибудь прекрасное.

Наступило серое пасмурное утро. На мою одежду, и без того промокшую от пота, падал мелкий дождь. Я даже не замечал его, всматривался в обрывистый берег, заросший травой, и был полностью поглощен ритмом гребли. Мои заскорузлые ладони стали твердыми, как старый бук. Волдыри превратились в ороговевшие мозоли, похожие на узлы. Вдруг Эльхстан схватил меня за щиколотку, и я вздрогнул от неожиданности. Старик явно устал и прислонился к сундуку, на котором я сидел и греб во всю силу, давая ему возможность немного отдохнуть. Эльхстан указал в сторону земли, поднес два пальца к глазам и покачал головой.

— Ты хочешь сказать, что я глупец? — спросил я. — Ищу то, чего нет.

Мастер кивнул и продолжил выковыривать из зубов остатки скудного завтрака, состоявшего из черствого хлеба и вяленой трески. По крайней мере, скандинавы нас кормили. Без еды мы не смогли бы грести.

— Женщины, конечно же, сообщили магистрату Эдгару о том, что скандинавы забрали нас с собой, — слабо возразил я. — Нас ведь не было среди убитых.

Эльхстан обхватил руками воображаемые груди и издал глоткой печальный вой.

— Ты прав, — согласился я. — Они оплакивают убитых и не думают о нас.

Старик нахмурился и указал на мое весло. Он хотел, чтобы я не отставал от язычников. Я откинулся назад и налег на весло, внезапно сообразив, что едва не выбился из ритма. Не нужно следить за остальными гребцами, чтобы понять, что ты отстаешь. Плеск одинокого весла режет слух.

— Старик, если ты не прекратишь меня отвлекать!.. — Я обиженно запыхтел, набрал полную грудь воздуха и снова начал грести во всю силу.

Эльхстан пожал узкими плечами, указал на мой кровавый глаз, затем прошагал двумя пальцами по воздуху и сделал вид, что плюет.

«Человек с радостью влезет в грязь, лишь бы избежать встречи с тобой», — вот что он имел в виду.

Затем старик почесал щетину на подбородке и скорчил кислое лицо, словно говоря: «А что касается меня…» Он сжал распухшие кулаки, постучал по костяшкам пальцев, затем изобразил чаши и блюда.

— Да, люди знают, что твои руки уже не те, какими были раньше, — сказал я. — Ты старик. Никто не ждет, что ты будешь вечно обрабатывать дерево.