– Клянусь тебе, Джон, мы не могли наступать быстрее, – начал Ричард. – Ты сам говорил мне, что Эдуард не стал медлить с бегством. Это спасло его жизнь.

– Он вернется, – отозвался Монтегю, сплюнув на мостовую, словно сами эти слова были ему неприятны.

– Быть может, – проговорил Уорик. – Но если он вернется, мы поддержим законного короля Генриха, его жену и сына, принца Уэльского. Возможно, я оплачу охраняющее их войско, когда парламент вернет мне имения. Ей-богу, оплачу! Почему всякий раз нам приходится полагаться на грубиянов крестьян? У нас должны быть свои солдаты, как в старину, в легионах. Люди, которым не нужно возвращаться домой, чтобы растить этот чертов урожай.

– Говорят, что он растолстел, – заметил Джон все еще недовольным тоном. – Впрочем, более опасного человека, чем Эдуард Йоркский, мне еще не доводилось встречать. Он вернется – если только ты не упредишь его. Используй своих людей. Дерри Брюера, к примеру. Этот старый и злобный сукин сын куда более ядовит, чем целая дюжина твоих парламентариев. Выдай Брюеру кошель с золотом и скажи, что не хочешь больше видеть Эдуарда Йорка и слышать о нем. Он сообразит, что надо делать.

Уорик потер подбородок, ощущая, как надоела ему эта сырость и холод. Он подумал о тех случаях, когда ему случалось проявлять милосердие, вспомнил, во что оно в итоге обходилось ему. Решение нельзя было назвать трудным, и сожаления он не испытывал.

– Попробую, – кивнул граф. – Но ни слова об этом молодому Джорджу. Дальнейшие перспективы раздирают его на части. А я хотел бы положиться на его верность.

– Я не стал бы доверять ему, – сказал Монтегю.

– Ты вообще никому не доверяешь, – уточнил его брат.

– И не имею причин сожалеть об этом.

На реке стояли купеческие корабли, между которыми на мелководье юлила тысяча лодчонок, управлявшихся веслами и шестами.

Все, что способен произвести этот мир, можно было купить здесь, на причалах. Стук, шум и гам в какой-то мере умолкли, когда дядя с племянником повернули своих коней на запад, однако здесь пространство между городом и его великим дворцом занимали дома и дороги. Настанет день, подумал Джаспер, и город полностью поглотит Вестминстер. И, удивленный всем увиденным, он покачал головой.

Однако не городской шум волновал его. В Вестминстерском дворце, в древней короне, сидел его сводный брат Генрих. Первый сын его матери, невольно дивился Джаспер, освобожденный из заточения, как Даниил – из львиного рва или Иосиф – из той ямы, в которую ввергли его братья.

Генрих вновь был королем, и звезда Ланкастеров ярко светила на небосклоне. Чувство это невольно било в голову, и старший Тюдор то и дело поглядывал на своего племянника, стремясь разделить и его удивление, и счастье.

Впрочем, зрелище протекавшей сквозь столицу реки никак не тронуло Генри Тюдора, хотя Джаспер мог только дивиться тому контрасту, который являл собой Лондон по сравнению с Пембруком. Возможно, его племянник и рассчитывал увидеть здесь шумные толпы и потому ни капли не удивился. Или же, как начал подозревать Джаспер, в мальчишке было что-то не так; какая-то часть его не умела реагировать так, как надо. Тем не менее он улыбался Генри, рассчитывая на ответную улыбку. Конечно, с мальчиком плохо обращались, его воспитывали тычками и затрещинами, он рос без родителей и друзей, так что не стоит удивляться холодку в его привычках и манерах. Джаспер кивнул самому себе. Как-то раз к нему прибился пес, которого месяц за месяцем избивали, прежде чем он порвал веревку, которой был привязан. Несчастное животное приблудилось к нему в лесу, выйдя на запах похлебки, варившейся в походном лагере. Потребовалось много времени, чтобы собака перестала скалиться и дрожать, вновь обрела уверенность.