|
Круглое лицо с наливными щеками ничуть не смягчало сурового выражения, пухлые губы непрерывно двигались: — Тебе нужно привыкать к новым правилам! Быстро переодевайся и пойдем! Первый раз я покажу дорогу, потом сама приходи. Запомни, к молитве нельзя опаздывать! Не переставая бормотать, она скрылась за дверью. Я с тоской проводила ее взглядом, невольно размышляя над несовместимостью округлого внешнего вида служительницы Всевышнего и строгим постом, который должен ею свято соблюдаться. Затем уставилась на черное платье, лежавшее у меня на коленях, — еще одно дело рук суетливой монашки. Вместо традиционного монашеского головного убора к платью прилагалась аналогичного траурного цвета косынка. Помнится, вечером я предупредила настоятельницу, что не буду обряжаться в рясу. С другой стороны, в моей ситуации любой опыт может оказаться полезным. К тому же затевать сейчас скандал мне совершенно не с руки. Отчаянно зевая, я быстро переоделась и убрала волосы под косынку. При этом нетерпеливая монахиня успела дважды заглянуть ко мне, упрекая в медлительности. Выходя из кельи, я позволила себе мимолетный взгляд в окно. Там царила густая тьма — ни малейшего намека на скорый рассвет. Прошипев под нос что-то нелицеприятное, моя провожатая не глядя схватила меня за руку и потащила по коридору вслед за удаляющимся строем молчаливо шагающих сестер. Рука была та самая, левая, с повязкой, я принялась ее высвобождать, чем сделала только хуже: цепкие пальцы сжались сильнее, от боли перед моими глазами поплыли разноцветные пятна, поэтому путь в большой зал я не запомнила. Очнулась лишь тогда, когда рука оказалась на свободе, а в нос ударил тяжелый, чуть сладковатый аромат смеси ладана и дыма. Хор сотни голосов протяжно запел «Слава Всевышнему», я же принялась осматриваться. Белая лепнина на высоком потолке и стенах, белые мраморные статуи святых в нишах. Разноцветная роспись выглядела значительно веселей: добавляла ярких красок в интерьер, изображая сцены из жития святых. Золоченые узоры на стенах ловили на себя блики бесчисленного множества свечей. Высоко вверху под самым куполом в узкие зарешеченные окна равнодушно смотрела ночь. В целом ничего интересного я для себя не нашла. Монотонное пение вкупе с приглушенным полумраком и теплом подействовали расслабляюще, и я не заметила, как уснула стоя. Проснулась от чувствительного тычка в бок. Провожатая, которая и так не питала ко мне дружелюбных чувств, теперь смотрела волком, явно готовая огреть молитвенником по голове. Я старательно вытаращилась в спину стоящей впереди «сестры», вполуха разбирая слова в заунывном пении. Но хватило меня ненадолго. Уже через несколько минут голоса стали отдаляться и затихать, а черное пятно перед глазами сменила яркая картинка: плачущий Салем бежал ко мне по знакомому двору, нетерпеливо протягивая руки. Я шагнула было навстречу, чтобы обнять его, прижать к себе и сказать, что очень соскучилась, но неожиданно почувствовала удар по голове. От неожиданности открыла глаза и поняла, что видела сына во сне. В реальности же противная монашка стояла передо мной с победным видом, сжимая в занесенной руке молитвенник, а второй размашисто крестя воздух перед моим лицом и бубня заунывным речитативом: — Да снизойдет благодать Всевышнего на овец его заблудших, ибо проспят они жизнь свою и не заметят! Круто развернувшись, она пошла прочь. Полы просторного черного одеяния развевались с тихим шорохом в такт шагам, делая его обладательницу похожей на откормленную ворону. Я озадаченно смотрела ей вслед, тщетно пытаясь перевести на нормальный язык услышанную фразу. Не сумела, окликнула: — Что? Ворона замедлила шаг, обернулась. Пухлые губы тронула снисходительная улыбка: — Голодной, говорю, останешься! Только тут я сообразила, что осталась в зале в полном одиночестве. |
