Ведемир не знал, чему и верить. Он, конечно, не был художником, как его отец, но Лало все же научил сына видеть прекрасное.

А мать, Джилла, научила его немного разбираться в людях. Ведемир протянул руку и взял с ладони Теодебурги волокнистую массу. На ощупь эта гадость оказалась такой же противной, как и ее запах, но Ведемир закрыл глаза и постарался припомнить, каким был на ощупь настоящий шелк, который ему несколько раз приходилось держать в руках. И под вязкой слизью он ощутил тонкие и мягкие волокна.

— Даже не знаю, командор Уэлгрин… Но, по-моему, она не врет.

Уэлгрина это все же не убедило.

Тут снова показалась вторая женщина со своими ребятишками. Она подошла к стражникам и взмолилась:

— Пожалуйста, господин, не трогайте нас! Я ничего не знаю!

Берги говорит, что умеет делать шелк и с помощью ее шелка мы разбогатеем. Она говорит, что научилась делать шелк у народа ее мужа. Я не знала, что он будет так вонять! Я не виновата! Накажите ее — это все она! Заберите ее отсюда, пока не вернулся мой муж.

Я ни в чем не виновата!

Уэлгрин и не сомневался, что за всей этой затеей стоит Теодебурга. Но все же родные обычно не отдают своих на произвол ветрам, волкам и солдатам. Капитан наклонился к женщине и тут впервые присмотрелся к младенцу: глаза у того были огромные, широко открытые.

Хоть это и было дико неприлично, но Уэлгрин не смог не отшатнуться.

— Да он у вас почти рыбоглазый! — вырвалось у него.

Это было неизбежно. Во всех прочих отношениях мужчины бейсибцев ничем не отличались от остальных. Они так же часто заглядывали на Улицу Красных Фонарей и в Обещание Рая.

Жутко было то, что Уэлгрин никогда раньше не видел черноволосого, круглолицего ребенка с такими вот огромными рыбьими глазами.

Женщина прикрыла личико младенца платком. Уэлгрин заметил, что у всех остальных детей глаза совершенно обычные. Он еще раз посмотрел на каждого из них, повнимательнее. Личики у всех были светлые, чисто вымытые. Ну, наконец-то все начало складываться в более-менее понятную картину.

— И когда же вернется твой муж? — спросил он у женщины с младенцем.

— После захода солнца, а может, и позже.

— А может, никогда?

Женщина покачала головой.

— Он вернется. Дендорат всегда возвращается.

— Он изобьет вас всех до полусмерти, когда наткнется на эту вонючую кучу.

Уэлгрин прикинул, как все могло обстоять на самом деле. Он сразу представил себе этого Дендората, потому как легко мог представить, что этот Дендорат должен чувствовать. Мужчина оставил свой дом и родные края, чтобы найти где-нибудь лучшую жизнь. Он притащился на самый край земли, в дальний уголок Империи, и, к немалому своему удивлению, увидел, что эта самая лучшая жизнь процветает за стенами Санктуария. И мужчина потратил, наверное, все свои сбережения, чтобы привезти жену и детей в этот благословенный край. А следующая новость, которая его настигла — оказалось, что жена беременна, и он — счастливый будущий отец, ожидает маленького сынишку, которому никогда не придется голодать. И тут оказывается, что сынишка-то вовсе и не его…

И что ему остается делать? Что же еще, как не отвернуться от жены? И бедняга начинает задумываться обо всех остальных детишках, которые висят на его шее, словно мельничные жернова.

Сомнения мучают его, не дают покоя, отравляют жизнь. Он в отчаянии. Может, он никогда прежде и не бил свою жену, но теперь стал поколачивать — один вид ее доставляет ему боль…

— Командор?

Уэлгрин очнулся от своих мыслей. Он не был наполовину С'данзо, как его сестра, и у него не было дара Видения. Но Уэлгрин готов был поспорить на месячное жалованье, что эта история очень недалека от истины.