С «живым» товаром – отдельная история. Согласно указу филанийского короля (рассказчик понятия не имел отца, деда или прадеда нынешнего правителя) филанийцы не могли становиться рабами, вне зависимости от того, насколько тяжким являлось их преступление. Народ гордился решением короля, хотя на самом деле это была лишь красивая иллюзия свободы, не более… Преступник-филаниец не становился рабом, но зато отправлялся на каторгу. Какая же разница между каторжником и рабом, если они прикованы к одному веслу на галере или раскалывают камни киркой в одной и той же шахте? Несомненно, благодаря этому указу авторитет королевской власти возрос, но участь проштрафившихся филанийцев не стала легче. В очередной раз вороватое лицемерие сильных мира сего восторжествовало над серостью оболваниваемых масс.

Все рабы, которыми торговали на территории Филании, были чужеземцами, поэтому их, за редким исключением, привозили на кораблях и до начала торгов содержали в специально построенной для них тюрьме на территории порта. Там же находился и рабский рынок.

Сама рыночная площадь занимала лишь две трети северо-восточного острова, на остальном пространстве размещались крытые склады богатых купцов и около трех дюжин виселиц, на которых раскачивались на ветру трупы базарных воришек. Пойманных за руку «щипачей» стража казнила на месте, без суда и следствия (в последнем просто не было необходимости), а их месяцами раскачивающиеся тела становились грозным предостережением для еще разгуливающих на свободе охотников за чужими кошельками. Однако столь суровые меры наказания к желаемому эффекту не привели: на рынке воровать не перестали, а место казненных воров тут же занимали новички из числа беспризорников.

Торговый остров был, несомненно, интересен для изучения парадоксов человеческой натуры, но совершенно бесполезным местом для реализации планов моррона. В такой шумной, постоянно находящейся в хаотичном движении толпе серьезные дела не вершатся, да и моррона вряд ли встретишь, а если случайно и столкнешься с ним нос к носу, то все равно не узнаешь. Аламеза куда больше интересовало то, что находилось на остальных пяти островах.

Рынок с другими частями города соединяли четыре широких добротно выложенных из камня моста. Два из них вели на запад, в Королевский квартал, в который простым горожанам ни за что не попасть. Бдительная и, что более удивительно, неподкупная стража, дежурившая на обоих мостах, не пропускала никого в самую богатую и красивую часть города. Исключение составляли знатные вельможи, их многочисленная челядь, обычные дворяне филанийского происхождения, очень богатые купцы, бывшие поставщиками королевского двора, высокопоставленные чиновники из министерств и прочие менее значимые лица, имеющие при себе пропуска за подписями альмирского коменданта и градоусмотрителя. Площадь острова была огромной, равной примерно четвертой части всего города, и, конечно же, нищий информатор Дарка не знал, что в Королевском квартале находится кроме дворца филанийского монарха и зданий министерств.

Еще более недосягаемым и соответственно окутанным ореолом таинственности для жителей Альмиры был расположенный почти на самой южной окраине города Остров Веры. Там находился величественный храм Святого Индория, чьи колокола устраивали ежедневную экзекуцию ушам верующих; несколько хозяйственных построек, также принадлежащих служителям истинной, по мнению филанийцев, индорианской веры; и казарма церковной охраны, призванной блюсти покой святых отцов и не допускать в святая святых снедаемых мирскими страстями мирян.