Джан-Галеаццо покачал головой:

— Нет, куда уж мне!

И, посмотрев прямо в глаза королю глубоким испытующим взором, прибавил:

— Когда я умру, государь, не покиньте моего мальчика, Франческо, а также Изабеллу; она несчастная — нет у нее никого на свете…

— Ах ты, Господи, Господи! — воскликнул Карл в неожиданном, сильном волнении; толстые губы его дрогнули, углы их опустились, и, словно внезапным внутренним светом, лицо озарилось необычайной добротою.

Он быстро наклонился к больному и, обняв его с порывистою нежностью, пролепетал:

— Братец мой, миленький!.. Бедный ты мой, бедненький!..

Оба улыбнулись друг другу, как жалкие больные дети, — и губы их соединились в братском поцелуе.

Выйдя из комнаты герцога, король подозвал кардинала:

— Бриссоне, а, Бриссоне… знаешь, надо как-нибудь… того… а? Заступиться… Нельзя так, нельзя… Я — рыцарь… Надо защитить… слышишь?

— Ваше величество, — ответил кардинал уклончиво, — он все равно умрет. Да и чем могли бы мы помочь? Только себе повредим: герцог Моро — наш союзник…

— Герцог Моро — злодей, вот что — да, человекоубийца! — воскликнул король, и глаза его сверкнули разумным гневом.

— Что же делать? — молвил Бриссоне, пожимая плечами, с тонкой, снисходительной усмешкой. — Герцог Моро не хуже, не лучше других. Политика, государь! Все мы люди, все человеки…

Кравчий поднес королю кубок французского вина. Карл выпил его с жадностью. Вино оживило его и рассеяло мрачные мысл