— Мы познакомились в Савойе, на могиле моего отца. Это она сообщила мне о случившемся; на похоронах, кроме нас, не было никого. Она была его последней подругой. Я был моложе ее на два года. Он несколько раз говорил ей обо мне, всегда разное: я был его укором, его гордостью, камнем на шее... Выбор был за мной. Мы одинаково оплакивали его: мы любили его недостатки, его таинственность, его манеру торопить жизнь, его великодушие эгоиста, его безразличие, которое, наверное, было проявлением уважения, отказом привязывать к себе других с помощью их чувств.

Мои слова наполняют комнату; я говорю, обращаясь к мебели, которую мы выбирали вместе, к красному платью, висящему на стуле, к зеркалу, в котором больше не увижу ее игривого отражения, к неподвижному затылку на подушке...

— Мы вышли с кладбища, помянули его и занялись любовью. В память о нем, ради нее я бросил лицей. Она забеременела почти сразу. Мне было восемнадцать, никакой определенности на будущее, то же и у нее. Мы говорили друг другу: посмотрим. Она потеряла ребенка на шестом месяце, попав в аварию. Прошли годы, прежде чем она оправилась. И этот неродившийся ребенок... Он всегда здесь, с нами. Как мой отец.

— Почему ты никогда о ней не рассказывал?

Слова утопают в наволочке. Она не пошевелилась, не обернулась; ее дыхание едва колышет желтый пододеяльник.

— Я люблю ее не вопреки тебе. Для меня это — чудесное воспоминание. И рана, которая так и не затянулась. Как и я, она несколько раз начинала новую жизнь; мы встречались в перерывах. Сравнивали наши ошибки, неудачи... Она сразу же почувствовала, что я в тебя безумно влюблен. Мне так хотелось, чтобы в тот момент и она встретила человека, который сделал бы ее счастливой...

— Она знает обо мне, допускает, что я рядом с тобой, ненавидит меня?

— Она любит меня таким, какой я есть, то есть вместе с тобой. Никакой двусмысленности.

В подушку канул звук — может быть, эхо улыбки. Не знаю, что в ее голосе: насмешка или жалость, нежность или разочарование...

— Ты думаешь, я оставляю тебя из-за нее, Николя? Ты это пытаешься мне сказать?

— Я пытаюсь сказать, что ты можешь любить другого, не оставляя меня.

Она резко оборачивается. На глазах нет слез. Ни враждебности, ни утешения; лишь сдерживаемая ярость.

— Зачем? Что я дала тебе, кроме Рауля? Что хорошего я тебе сделала? Что нового ты построил вместе со мной? Ты остался таким же, каким был в аэропорту четыре с половиной года назад. Точно таким же, каким я полюбила тебя с первого взгляда. Это и есть твоя цель? Из страха потерять меня ты застыл? Чтобы я навсегда осталась с тобой прежней? Но к чему мы идем, Николя? К чему мы пришли бы? Мы были счастливы. Секс... рано или поздно нам бы пришлось забыть о нем... К чему мы приближаемся, зачем ты хочешь сказать «еще»? По привычке, из-за желания комфорта, тебе нравится стоять неподвижно? Вести себя как все супружеские пары, ожидающие, пока вырастут дети, чтобы начать новую жизнь? Неужели мы не достойны лучшего?

— Хочешь, я перестану видеться с ней?

— Я ни о чем не прошу тебя, черт побери! Я тебе не тюремщица. Я не долг. Не оправдание. Не обязанность. И Рауль тоже. Тем более. Я просто хочу, чтобы ты был свободен, вот и все!

— Свободен делать что? Потерять тебя?

— Я бы тоже хотела стать для тебя... «чудесным воспоминанием».

Последние слова утонули в рыданиях. Я наклоняюсь к ней, умоляю остаться в настоящем, дать мне еще один шанс, простить мне двойную жизнь, простить другого меня, которого она не знала.

— Перестань. Мне нечего тебе прощать. Теперь мы квиты, ты ведь именно так думаешь. Так?

— Зачем мы причиняем друг другу боль?

— Вовсе нет. Я давно ждала, что ты скажешь мне нечто подобное.