«Совесть?… Это что-то неприятное», — ответила одна девочка, когда у нее спросили: что такое совесть?

«Что-то неприятное…» — согласились наши смущенные «интеллигенты».

Прошлое, преданное ими, отсохло, и о нем никто не напоминал. Значит, можно «без греха» предавать настоящее — не напомнят. Складывалось удобно и просто — и надо же!…

— Нет, в этом есть определенно что-то неприятное… И обидное! — уточнили, когда вышла вторая книга. И обиделись — кто за Ахматову, кто за Тынянова или даже Мандельштама. Не удобно же — за себя. И только один из «всех» раскрылся, со свойственной ему детской непосредственностью:

— Мы у нее все в дерьме стоим. По горло! — показал он рукой, задрав седеющую бороду.

— Почему «у нее»? — был ему ответ. И еще:

— А ты сомневался!

«Реакция властей, — пишет Иосиф Бродский, — была честнее, чем реакция интеллигенции: власти просто объявили хранение этих книг преступлением…» Тогда как иные «интеллигенты» «…кинулись по дачам (и домам творчества. — Н.П.) и заперлись там, чтобы срочно отстучать собственные антивоспоминания». Из которых мы со временем узнаем, что у Мандельштама, например, был «крайне разросшийся в кости зад» («Новое о Мандельштаме» Э. Г. Герштейн), а у Н. Я. все остальное и того хуже.

Известный прозаик (не так двадцатых, как тридца-тых-восьмидесятых) прислал Н. Я. почтой готовое обвинительное заключение. Это сочинение можно назвать и другим словом, если взять в расчет, что вся почта Н. Я. перлюстрировалась. Но автор был озабочен не этим. Он «отмывал» наше великое культурное прошлое (от Самуила Маршака до Мариэтты Шагинян), выводил Н. Я. на чистую воду и закончил гневным финалом из пьесы Шварца: «Тень, знай свое место!»

Я не хочу его называть: он, как говорила Н. Я., «был не из худших». Не буду называть и других обиженных. Их не так мало, и они сами — наперебой! — называют себя. К тому же, они были добрыми знакомыми Н. Я. (и моими), а некоторые — друзьями. И мне неприятно углублять и усугублять предпринятый ими раскол.

Да и беда у них общая с тысячами тысяч так называемых «безгрешных»: они не хотят виниться, они хотят обвинять…

«Все мы…» — как сказала Н. Я., виновны в переоценке ценностей и капитуляции перед варварской идеологией 20 — 30-х годов.

Все мы виновны в капитуляциях и откатах 60 — 70-х годов. И тем виновнее, чем меньше бед нам угрожало за наше неповиновение.

Сейчас мы вылезаем из нашего общего помрачения, и мера освобождения от него измеряется мерой признания своей вины. Мы очень хотели выжить и хорошо выглядеть при этом — во что бы то ни стало.

Во что бы то ни стало — не надо… Но это каждый решает для себя. А общий итог подводить рано.

Если он будет положительным — и, объединившись в искреннем покаянии, мы вернемся в лоно мировой и национальной культуры, — мы убережем наших детей от предательств и сохраним с ними связь, мы восстановим общность не только левых с левыми, но и левых с правыми: одна страна, одна культура — делить нечего.

***

Н. Я. родилась почти с веком — 30 октября 1899 года, в Саратове.