|
Помню, что в Бергене я заходил в редакцию местной рабочей газеты и имел длинный разговор об английских и русских делах с ее редактором. На следующий день, к моему удивлению, этот разговор появился на столбцах газеты в форме интервью со мной. Помню, что на вокзале в Христиании нашу эмигрантскую группу — факт по тем временам беспримерный — встречал бывший царский генеральный консул Кристи и что в отеле, где мы были размещены на ночь, я встретил первого дипломатического «курьера русской революции». То был «курьер», отправленный в Лондон Петроградским Советом рабочих и солдатских депутатов (чемодан которого, впрочем, был опечатан печатями русского министерства иностранных дел). Помню, что Швеция, с ее чистенькими вагонами, аккуратными железнодорожными станциями, остроконечными касками полицейских и другими атрибутами необыкновенной размеренности и порядка, показалась мне какой-то «маленькой Германией».
Помню, что в Стокгольме нам пришлось провести дня два, но где и как, совершенно стерлось в памяти. Помню, что от Стокгольма мы двигались по железной дороге к северу, вокруг Ботнического залива, по уныло-пустынному берегу моря, пока не достигли Хапаранды, где проходила граница между Швецией и Финляндией, т. е. в то время между Швецией и Россией. Вот, кажется, и все, что осталось у меня в памяти от этого первого знакомства со Скандинавией. Ни природы, ни людей Скандинавии я в тот раз не заметил. С ними я познакомился значительно позднее, уже в годы моей дипломатической работы. Очень раздражал меня на всем пути Анисимов. Теперь, когда море и субмарины остались позади, у него нашлась новая тема для страхов и сомнений: судьба только что родившейся революции. Перебирая историю революций прошлых веков, аргументируя от опыта 1905 г., Анисимов назойливо бубнил, что все до сих пор бывшие революции неизменно терпели поражение, что силы реакции в конечном счете торжествовали и сохраняли основы своего господства, лишь бросив массам несколько обглоданных костей. Почему мы должны рассчитывать, что сейчас в России дело пойдет иначе? Анисимов таких причин не видел и потому уже заранее готов был отпевать революцию. — Меня все время, — сказал он как-то, — тревожит вопрос: устоит революция или не устоит?.. И, по совести, я склонен ответить на этот вопрос: нет, не устоит. Я резко возражал Анисимову. Я аргументировал от логики, от здравого смысла, от исторического опыта масс, от возросшего сознания пролетариата, от наличия марксизма как одного из важнейших элементов революционного процесса. Но, так как Анисимов и я спорили тогда «от разума», а не от фактов революции (эти факты еще скрывались в лоне будущего), то вся наша дискуссия носила какой-то слишком отвлеченный характер и оставляла после себя чувство неудовлетворенности. На десятые сутки после выезда из Лондона мы, наконец, прибыли в Хапаранду. Здесь кончалась Швеция. Река Торнео отделяла ее от Финляндии. Через реку ясно виден был небольшой финский городок Торнео, а над его пристанью высоко развевалось красное знамя. При виде этого сердце сильно забилось у меня в груди: вот она, революционная Россия! На небольшом пароме мы переправились через реку и высадились на пристани под красным флагом. Здесь нас встретили уже русские патрули. Это были молодые, веселые солдаты — крепкие, краснощекие, шумливые. Шинели свободно болтались у них на плечах, погонов не было, у пояса висели огромные маузеры. Некоторые носили красные повязки на рукаве. Пограничная дисциплина явно хромала: наших паспортом почти не проверяли, багажом совсем не интересовались. Зато охотно разговаривали и долились своими чувствами с приезжими. До отхода нашего поезда на Петроград оставалось еще часа два. Мы зашли в станционный ресторан и слегка подкрепили свои силы. Потом в ожидании отъезда стали бродить около пристани. Солдаты нас окружили, быстро образовались группы, началось митингование. |
