На «Росинанте» она прожила больше лет, чем где бы то ни было. Дольше, чем прослужила в десанте.

Машинная палуба была владением Амоса, и механик блюл ее в чистоте. Каждый инструмент на своем месте, нигде ни пятнышка. Не считая масел и растворителей, пахло здесь только озоном, намекающим на близость мощного тока. Пол вибрировал в такт реактору – бьющемуся палубой ниже сердцу корабля.

На переборке рукой Амоса было выведено:

ПОЗАБОТЬСЯ О НЕМ – ОН ПОЗАБОТИТСЯ О ТЕБЕ

Бобби походя погладила надпись и залезла в центральный лифт. «Роси» тормозил очень плавно, на двух десятых g, и бывали времена, когда даже на вдесятеро большей тяге воспользоваться лифтом вместо трапа означало бы признать поражение. Но в последние годы Бобби стали беспокоить суставы, и она больше не считала нужным доказывать самой себе, что не разучилась лазать.

Ей думалось, что настоящий признак старости – когда перестаешь доказывать, что не стареешь.

Люки на каждой палубе раздвигались при подходе лифта и тихо смыкались позади. Пусть «Роси» и миновал свою лучшую пору пару десятилетий назад, ни скрипа, ни отказов Клари не допускала. Она минимум раз в неделю совершала полный обход системы жизнеобеспечения и герметичных люков. Бобби как-то упомянула об этом при Холдене, и он тогда сказал: «Она, раз поломав корабль, до сих пор пытается его починить».

Лифт загудел, останавливаясь на палубе управления, и Бобби вышла. Люк в кабину был открыт. Смуглая, практически лысая макушка Алекса торчала над спинкой пилотского кресла. Команда почти все рабочее время проводила в рубке, и воздух здесь немного отличался от других мест. Когда долгие часы люди сидят в амортизаторах, от запашка пота не избавиться, как бы ни трудились восстановители воздуха. И еще, как везде, где часто бывал Холден, здесь уютно пахло кофе.

Бобби провела пальцем по переборке, ощутила, как потрескивает под нажимом антирастрескивательное покрытие. Темно-серая краска поблекла, и трудно было отличить заплаты на поврежденных местах от пятен старости. Скоро пора менять. Неровную краску она бы пережила, а вот треск означает потерю эластичности. Хрупкая ткань не справится со своей работой.

У Бобби ныли оба плеча, становилось все труднее отличить боль от давнего вывиха при тренировке рукопашного боя от памяти о безжалостной экплуатации собственного тела. За свою жизнь она набрала немало боевых шрамов, но они теперь не слишком отличались от нормальных следов износа. Это как с пятнами на переборках «Роси» – все одинаково вылиняло.

Взобравшись по короткому трапу, она пролезла в рубку, уверяя себя, что радуется ноющим плечам, как когда- то – боли после тренировок. Ее старый сержант говаривал, что боль – друг воина. Напоминает, что ты еще жив.

– Йо! – приветствовал ее Алекс, когда Бобби повалилась в канонерское кресло у него за спиной. – Как наша кляча?

– Старовата, но еще держится.

– Я про «Роси».

Бобби, усмехнувшись, вывела на дисплей тактическую схему. Вдалеке планета Фригольд. Цель миссии.

– Мой брат всегда ворчал, что я слишком увлекаюсь подбором метафор.

– Стареющий марсианский воин в стареющем марсианском воине. – В голосе Алекса снова слышалась улыбка. – Долго подбирать не приходится.

– Я еще не так стара, тумака дать сумею. – Бобби вывела на тактическом экране приближение Фригольда. Пестрый шарик с бурыми континентами и зелеными океанами, кое-где белые завитушки облачности. – Долго еще?

– За неделю доберемся.

– С Жиз давно не связывался? Как там папаша моего будущего младенчика?

– Жизель в порядке, и Кит, по ее словам, благоденствует.