– Ты меня не помнишь? – спросил он. Она покачала головой.

– Фрэнк, – последовал ответ. – Я брат Фрэнк…

Она виделась с Фрэнком только однажды, на Александра Роуд. Он как-то зашел туда днем, как раз накануне свадьбы, это все, что она помнила. Впрочем, не все, она еще помнила, что тогда возненавидела его с первого взгляда.

– Оставь меня в покое! – крикнула она, когда он протянул к ней руку. В прикосновении его запачканных кровью пальцев к груди была какая-то мерзкая утонченность.

– Нет! – взвизгнула она. – О, Господи, да помогите же хоть кто-нибудь!

– Что толку кричать? – произнес голос Рори. – Что ты сможешь сделать?

Ничего – ответ был совершенно очевиден. Она была абсолютно беспомощна, как бывало с ней только во сне: в сновидениях, наполненных сценами погони и нападений, которые ее воображение всегда рисовало ей, – где-нибудь на пустынной темной улице бесконечной ночью. Но никогда, даже в самых страшных и фантастичных из ее видений не смела она предположить, что ареной подобных действий может стать комната, мимо которой она проходила десятки раз, в доме, где она совсем недавно была счастлива и так веселилась, и, что называется, средь белого, пусть и пасмурного дня. Безнадежным и полным отчаяния жестом она оттолкнула настырную руку.

– Не будь со мной жестока, – пробормотало существо, и его пальцы, упрямые и бесстрашные, словно осы в октябре, снова коснулись ее тела. – Чего пугаться?

– Там, за дверью… – начала она, думая об ужасном видении изуродованного человека на площадке.

– Но должен же человек чем-то питаться, – ответил Фрэнк. – И ты, разумеется, простишь мне это, а?

Почему она чувствует его прикосновения, удивлялась она про себя. Почему ее нервы не разделяют ее отвращения, почему не онемеют, не умрут под его омерзительной лаской?

– Этого нет. Этого просто не может быть, – прошептала она, но зверь лишь расхохотался.

– Я и сам так иногда себе говорил, – сказал он. – День за днем, ночь за ночью… Старался как-то отогнать страдания, не думать о них. Но у тебя не получится. Тебе придется вкусить все сполна. Ничего не попишешь. Надо терпеть, все придется вытерпеть…

Она понимала, что он прав. Прав той отталкивающей наглой правотой, которую только монстры осмеливаются высказывать вслух. Ему нет нужды льстить или обхаживать ее; ему нечего доказывать и не в чем убеждать. Его обнаженная простота и откровенность – на грани извращения. За гранью лживых уверений, присущих вере, за пределами морали и нравственности.

И еще она понимала, что вынести этого не способна. Что когда все просьбы и мольбы ее иссякнут и Фрэнк будет продолжать стремиться осуществить свои низменные намерения, она будет кричать, так кричать, что весь дом содрогнулся.

На карту поставлены сама ее жизнь и рассудок, и, чтобы сохранить их, иного выхода нет – надо бороться, действовать, и быстро.

И вот, прежде чем Фрэнк успел навалиться на нее всей своей тяжестью, ее руки взлетели и пальцы вонзились в его глазницы и рот. Плоть под бинтами оказалась мягкой и вязкой на ощупь, словно желе, она легко поддавалась и испускала влажный жар.

Зверь взвыл, хватка его ослабела. Улучив момент, она вывернулась из-под него, отлетела, ударилась о стену и на секунду почти лишилась сознания.

Фрэнк издал еще один вопль. Она не стала ждать, пока он опомнится окончательно, – скользнула вдоль стены, не слишком доверяя своим ногам и боясь остаться без опоры, к двери. По пути нога ее задела открытую банку с консервированным имбирем, она покатилась по полу, расплескивая сироп.