— Я люблю его, Виктор, люблю его. Он единственный мужчина на свете.

— Хочешь сказать, тебе нравится спать с ним?

— Да, Виктор, я его люблю. Это была любовь с первого взгляда.

Розмари от души пообедала. На обед была жареная курица под хлебным соусом, и сперва она все лихорадочно залила кетчупом, потом, соусом «Ли энд Перрин», частенько во время еды добавляя в тарелку приправы. С кофе выпила «Куантро», потом «Драмбюи». Потом откинулась в кресле.

— Виктор, — сказала она, — Джалиль правду сказал?

— Про Джо?

— Нет, про вас. Будто вам уже не нравятся женщины.

— Некоторые нравятся.

— Он сказал, вам мальчики нравятся.

— Так и сказал, господи помилуй?

— Все толкуют про вас и про того самого мальчишку Лоо. Вот что сказал Джалиль.

— В самом деле?

— Виктор, это правда?

— Нет, Розмари, неправда. Он пишет музыку, я пытаюсь помочь.

Розмари хихикнула.

— Не верю.

— Как угодно, моя дорогая.

Розмари приняла позу глубокого расслабления, раскинула руки-ноги, сонно вымолвила:

— Виктор.

— Да?

— Китайцы то же самое, что англичане?

— Да.

— Откуда вы знаете?

— Это просто само собой разумеется.

— А. — Птица-медник ковала, медленно отбивая минуты.

— Виктор.

— Да?

— Вам можно, если захотите.

— Что мне можно?

— Ох, Виктор, Виктор. — Она села и яростно крикнула: — Я так одинока, я так одинока, меня никто на свете не любит.

— Нет, тебя многие любят.

— Джалиль про вас правду сказал, правду, правду. Никогда в жизни меня так не оскорбляли.

— Возможно, я не так чувствителен, как его светлость.

— Я домой пойду, домой.

— Я тебя подвезу. — И Краббе с большой готовностью пошел к крыльцу, где стоял его автомобиль.

— Пешком дойду, спасибо. Не хочу ехать в вашей машине. Я вас ненавижу. Вы такой же дурной, как все прочие, а я думала, что другой. — Она сердито обулась и вымелась со своей смехотворной красотой, после чего комната не опустела.

Краббе устроился за вечерним чтением.

Глава 3

Работа у Виктора Краббе была вполне подходящей, несколько сумрачной. Исполняя обязанности руководителя системы образования штата, он медленно уступал пост малайцу. Порой этот малаец, моложавый мужчина с обаятельнейшей улыбкой, почтительно относился к Краббе, проявляя великое рвение к обучению; порой являлся в офис, точно во сне его посетил ангел, всему обучив с помощью безболезненной гипнопедии. Потом малаец, по-прежнему в высшей степени обаятельно, стал давать Краббе практические указания — усмирить бунт учащихся местной школы; составить на вежливом английском языке письмо директору, извиняясь за потерю денежной расписки; подписать бумагу; послать за кофе и слойками с кэрри; вообще приносить пользу. Сам малаец посиживал за столом, курил сигареты с мундштуком «Ронсон», звонил китайцам-подрядчикам, всыпал им чертей, — сперва громко объявив свое официальное звание, — время от времени драматически хмурился над толстыми папками. Поэтому Краббе низвел себя в ранг герцога из «Меры за меру», бога, которого каждый может потрогать; бродил по городским школам, давая детям забавные уроки («этот белый всегда нас смешит, очень радует»). Иногда пытался совершить более впечатляющее доброе дело, и нынче утром посетил главу Информационного ведомства штата, держа на уме определенные планы.