— Похоже, с этим диалектом я не особо продвинулся, — сказал он. — Все время одно и то же твердят. Как бы все одинаково называют. — И прочитал какое-то безумное слово из своей записной книжки. — Вот так вот.

— Да, — кивнул Манипенни. — Это значит «картинка».

— Зачем несколько изображений одной и той же вещи? — полюбопытствовал Краббе.

— Для множественного числа, — объяснил Темпл Хейнс. И поднялся. — Кажется, я не имел удовольствия. — Манипенни признался, что позабыл имя Краббе.

— Краббе, — представился Краббе.

— Краббе, — повторил Темпл Хейнс. — В Лондоне я был знаком с Краббе. С Фенеллой Краббе, поэтессой. Родственница какая-нибудь?

— Очень дальняя жена. Скоро больше не будет женой.

— Мне искренне жаль это слышать, — сказал Темпл Хейнс. — Я очень высоко ценю ее произведения. — Трое аборигенов с упреком взглянули на Краббе снизу вверх.

Темпл Хейнс казался чистейшим пассажиром «Мейфлауэра» : невыразительные черты лица, ясные ореховые глаза, настолько же здравые, как глаза Манипенни безумные. Никакой стрижки ежиком: светло-каштановые образцовые волны аккуратно расчесаны на прямой пробор. Но штаны из акульей кожи сшиты по-американски, деликатно очертив круп, когда он повернулся потушить сигарету, от которой не бывает рака. На нем была быстросохнущая кремовая рубашка, галстук-бабочка в крапинку. На спинке стула висел пиджак.

— Думаю, все на сегодня, — сказал он Манипенни. — Можно на два их снова позвать? — Манипенни выкашлял отпущение. Трое маленьких мужчин неопределенно выразили почтение и зашаркали прочь.

— Где мой клерк? — спросил Манипенни. — Письма надо написать.

— Ушел, — сказал Хейнс. — Около часа назад. Очень любезно оставил мне кабинет.

— Если хотите съесть ленч, — сказал Манипенни, — можете получить у Ань Сю-чжу. Я на ленч никогда не хожу. — Взглянул на обоих безумным взглядом и сел за свой письменный стол.

Хейнс с Краббе вышли на жаркую улицу.

— Я дома в журнале читал одну ее вещь, — сказал Хейнс. — Длинные стихи о Малайе. По-моему, очень впечатляющие.

— Никогда не читал, — сказал Краббе. — Даже не знал про них.

— Правда? — Хейнс быстро взглянул на Краббе с искренним сдержанным недоверием. — У нас был краткий курс в Англо-американском обществе Юго-Восточной Азии в Лондоне. Очень полезный курс, дает общее представление. Она прочитала две лекции. Приходила с довольно видным малайцем, имя которого я позабыл.

— Зато я не забыл, — сказал Краббе, думая: «Так или иначе, что она о Малайе знает, черт побери?» — Без сомнения, его высочество Абан Даханский.

Слыша хрипоту в голосе Краббе, Хейнс снова взглянул на него со сдержанным любопытством.

— В любом случае, — сказал он, — она сделала себе имя. И очень помогла всем нам, приехавшим сюда впервые.

— Всем? — переспросил Краббе. — Кому?

— Разным организациям, — неопределенно ответил Хейнс. — Тут, в Юго-Восточной Азии, полно дел. — Вполне самодовольный голос, из записи «Четырех квартетов», хотя гораздо моложе. — Я, как вы догадались, занимаюсь лингвистическим направлением. Потом есть направление межрасовых отношений. И есть методы подготовки учителей, хронометраж и изучение трудовых движений на производстве, поведенческие навыки, статистика, социологические обзоры и, естественно, демографические исследования.