Кстати, если касаться именно этих фактов, то есть разговоров по поводу взрывов и ночных джипов, то официально допрошенные свидетели — жители поселка Рассвет, конкретно те, что звонили ему в начале десятого утра, показали, что ни о каких взрывах они ничего не слышали, никого постороннего ни в самом поселке, ни на дороге не видели, а мирно спали. Тем более что еще с вечера прилично «загрузились». И указанные телефонные звонки наверняка были чьим-то дурацким розыгрышем. Кому-то спьяну почудилось либо он решил посмеяться. Есть еще такие «шутники» на лесопункте, находятся, не из местных, конечно, из приезжих, сезонников.

Ну и что после таких заявлений оставалось делать? Искать «шутника»? Да пошел он к чертовой матери! Не в этот, так в следующий раз поймают…

Турецкий знал уже со слов Грязнова и о взрывах, и о непонятной смерти прооперированного охранника в больнице. И не доверять этим сведениям у него оснований не было. И вот теперь такой, понимаешь ли, казус. Выслушав столь неожиданное и, похоже, искреннее признание подполковника, Турецкий спросил у Симагина:

— А сами-то вы, Борис Егорович, верите в настоящий момент тому, о чем говорите?

— Я понимаю подоплеку вашего вопроса, Александр Борисович. Если скажу «да», значит, лукавлю, если «нет», вообще идиотом должен выглядеть в ваших глазах. Ну как же, весь, мол, город знает и слышал, а тот, кому положено заниматься этим конкретным делом, оказывается не в курсе! И то и другое плохо, ведь так?

— Обожаю догадливых людей, — без тени улыбки ответил Турецкий. — Ну и как же мы, по-вашему, должны поступать в дальнейшем? Вопрос чисто риторический, я-то знаю, интересно, что вы подскажете.

— Еще два слова предыстории вопроса, можно?

— Да хоть три, — хмыкнул Грязнов.

А Симагин, заметив устремленные на него с откровенной насмешкой взгляды женщин, словно бы засмущался.

— Дело было так. И тут я готов расписаться, что называется, собственной кровью под каждым словом. Я сам принимал телефонные звонки и могу с полной уверенностью сказать, что говорили три разных человека, а не один какой-то шутник. Это — раз. Далее, я сам на место падения…

— «На яму», как выражаются профессионалы, — подсказал Турецкий.

— Ну да, не выезжал. Там была оперативно-следственная бригада, в которой от нашей транспортной милиции был задействован старший оперуполномоченный майор Гуляев. Я не первый день знаю Расула Акимовича и, в принципе, мог бы голову дать на отсечение, что он — честный человек и прекрасный профессионал. Но руководителем бригады был назначен нашим прокурором Семен Харченко, сотрудник прокуратуры края, старший следователь по особо важным делам. Его я лично не знаю, в делах не пересекался, и, хотя работает здесь он давно, только слышал о нем.

— Что именно, если это не секрет? — поинтересовался как бы между прочим Турецкий, но глаза его сузились, и он опустил их, чтобы не сбивать говорившего.

— Да как вам сказать? — бесхитростным тоном, пожимая плечами, продолжал Симагин. — Вы про нашего прокурора, про Романа Владимировича Зинченко, что-нибудь у себя, в Москве, слыхали?

— Вопрос на вопрос? — хмыкнул Турецкий. — Слыхал, и что? Но учтите, я первый спросил! — И он как бы шутливо ткнул указательным пальцем в подполковника.

— Я-то задал вопрос с другой целью, не для того чтобы «перевести стрелку». Просто если вы его уже знаете, мне не придется вдаваться в ненужные подробности. Семен Никитович — уменьшенная, но точная копия своего шефа. Злые языки поговаривают, что они вообще чуть ли не из одной деревни родом, а там же у нас, знаете небось, все поголовно родственники, фамилии только разные.