Теперь, поместив вырученные от продажи дома двести тысяч в банк — обнадеживающе обыкновенный банк на главной улице, с множеством кассиров и автоматических наружных камер, Эйемон такой нипочем бы не выбрал, — Тео мог не только спокойно дочитывать книгу, но и подумывать о ее публикации. Двухсот тысяч, даже если жить в дорогом районе Бэй-Эриа, ему хватит на несколько лет. Эти деньги, возможно, следовало бы вложить в первоначальный взнос на собственный дом, но тогда ему понадобится другой источник дохода, чтобы получить ссуду, а чистой суммы после выплаты материнской ипотеки и прочих долгов хватит разве что на бойскаутскую палатку в дальних окрестностях города. Нет, лучше уж снять жилье и подождать немного, пока он не придумает, как поставить свою сыгравшую под откос жизнь обратно на рельсы.

И почему бы, раз уж у него завелись деньги, не издать дядину книгу? Солидный издатель вряд ли за это возьмется, но примерно за тысячу долларов ее уж точно можно будет напечатать. Можно посвятить книгу матери и отправить несколько экземпляров в местные библиотеки. От забвения Анну Вильмос это не спасет, но все-таки...

Тео в последний раз оглядел ее чистую, безликую гостиную — подлинное ее наследство, переходящее теперь к незнакомой ей молодой паре. Он в долгу перед матерью, так или нет?

Она сказала, что никогда не любила его так, как следовало. Что он должен испытывать после этих слов — чувство горечи или, наоборот, гордость за нее, старавшуюся изо всех сил, да и за себя, поскольку он вырос приличным в общем-то человеком? Пускай не таким уж успешным, но не преступником все-таки, не домашним тираном. Мама сделала что могла. Может быть, некоторым людям просто не надо становиться родителями.

Это направило его мысли в нежелательную сторону. Он взял рюкзак и вышел к машине. Мотоцикл помещался во взятом напрокат трейлере.

«Ну, прощай, дом. Вряд ли я буду сильно скучать по тебе». Теперь здесь будут жить другие люди — Маршаллы, кажется, их фамилия. Он, Тео, больше никакого отношения к нему не имеет. При расставании, наверное, полагалось бы чувствовать себя по-другому? Он и чувствовал бы, будь с этим местом связаны какие-то хорошие воспоминания. Памяти о последних неделях матери ему на всю жизнь хватит. Вот еще одна причина расстаться с домом, более даже веская, чем деньги.

Тео и в старом их жилище никогда не чувствовал себя по-настоящему дома. Как и там, где они жили с Кэт. Что же с ним не так? Он сел за руль и стал выводить трейлер с подъездной дорожки на улицу, стараясь не задеть пикап, который какой-то идиот припарковал в добрых полутора ярдах от тротуара. Миссис Крейли подошла к забору посмотреть, как он уезжает. От садового шланга в воздухе рядом с ее бесстрастным лицом стояла радуга. Тео весело помахал ей в память о былом. Она не стала его разочаровывать и не помахала в ответ.

По шоссе № 280 Тео ехал медленно — и не только из-за трейлера, прицепленного к маленькой, маломощной материнской машине. День в конце лета и тысячелетия был хорош, а собственное нытье ему уже надоело. Не лучше ли немного насладиться моментом, для разнообразия? Веселого, конечно, мало, но если взглянуть с правильной стороны, то он, возможно, уже достиг трудно определимого дна и начинает понемногу всплывать. Он чувствовал бы себя более уверенным на этот счет с красивой и умной женщиной на пассажирском сиденье, готовой разделить с ним начало новой жизни, — но, как верно заметили Мик и Кейт*, ты не всегда получаешь то, что хочешь.

В пятнадцати милях южнее Сан-Франциско он увидел первый знак «осторожно, олени»: черный силуэт, застывший в прыжке на желтом ромбе, напоминал средневековый герб.