|
Вы уже торжествуете, не правда ли? Вы уже поговариваете о том, чтобы вдвое сократить численность нашей армии, да? Вы предвкушаете победу? Рано! Бразилия никогда больше не будет вашей вотчиной-эти времена миновали. Армия не даст вам править страной, как своим имением. Армия затем и существует, чтобы сплотить нацию, чтобы приблизить прогресс, чтобы сделать всех бразильцев равноправными гражданами, а страну– могучей и современной державой. Мы сметем с нашего пути все препятствия, можете не сомневаться: и Канудос, и вас, и английских толстосумов. Я не стану вам объяснять, какой смысл вкладывают в понятие «республика» ее истинные приверженцы, – вы все равно не поймете. Вы-прошлое, вы глядите назад. Вы даже не слышите, как нелепо звучит ваш титул в наше время, за четыре года до наступления двадцатого столетия. Мы с вами-смертельные враги. Воевать с вами мы будем насмерть-и говорить нам не о чем.
Он поклонился, повернулся кругом, двинулся к выходу. – Что ж, спасибо за откровенность, – прошептал барон. Не трогаясь с места, он смотрел, как полковник покинул его кабинет, а потом появился у ворот, сел на своего белого коня и, вздымая пыль, поскакал в.сопровождении офицеров и ординарцев прочь.
IV
Свист свирелей похож на пение каких-то неведомых птиц, он ввинчивается в уши, и у солдат, застигнутых им на марше или на привале, сдают нервы от этого неутешного жалобного щебета. Он предвещает смерть: следом непременно свистнет пуля, мелькнет по залитому солнцем или усыпанному звездами небосклону стрела, и тогда вой тростниковых дудок стихнет и сменится страдальческим фырканьем, тяжким сопением смертельно раненной коровы или лошади, вола, козы, мула. Случается, что стрела поразит и солдата, но редко: свирели предназначены для слуха людей-для их души и разума, – а стрелы почти всегда летят в животных. После того как прирезали первых же коров, выяснилось, что мясо их в пищу не годится: переварить его не смогли даже самые луженые желудки. У отведавших этого угощения началась такая рвота, открылся такой понос, что еще до того, как полковые врачи определили причину болезни, солдаты поняли: стрелы мятежников убивают скотину дважды-лишают и жизни, и возможности накормить тех, кто, хлеща по бокам, гнал ее по дороге. С той поры майор Фебронио де Брито обливает тушу керосином и сжигает. За несколько дней, что полк идет от Канзасана, майор стал неузнаваем: высох, осунулся, в глазах его постоянно горит злой огонек, он превратился в недоверчивое, угрюмое существо. Должно быть, нет в 7-м полку человека, которого бы так бесил и мучил свист пастушьих дудок: на свою беду, это майор отвечает за сохранность четвероногих, а стадо сокращается день ото дня; это майор приказывает прирезать и сжечь раненого вола или корову, хоть и знает, что каждая такая смерть сулит в недалеком будущем голод. Пытаясь уберечь скотину от гибели, майор делает все, что в его силах: он высылает во все стороны дозоры, он укрывает бока животных кожей и толстым брезентом, но толку от этого мало: жара стоит такая, что животные потеют, еле плетутся, падают. Как только начинается эта музыка, майор на глазах у солдат лично возглавляет погоню, но она никогда не достигает цели и доказывает только, что враг неуловим, бесплотен, вездесущ. Громкое завывание говорит о том, что мятежники многочисленны, но где же, где они? Как удается им стать невидимыми на гладкой равнине, где наперечет каждый кустик, каждое деревце? Полковник Морейра Сезар дал этому такое объяснение: мелкие отряды бандитов устраивают засады в лощинах, балочках, звериных норах, в зарослях кустарников, они сидят там, притаившись, в течение многих часов, а то и дней, а свист их дудок только кажется таким громким-тому виной полнейшее, астральное безмолвие, царящее в этой пустыне. Все эти жалкие уловки, по его мнению, не могут причинить полку ущерба и не должны тревожить солдат. А когда ему докладывают, что колонна лишилась еще стольких-то голов скота, он, снова двинув полк вперед, замечает: – Ну и хорошо. |
