Все усаживаются на землю, вокруг плошки, и Меченый пьет солоноватую воду – ее вкус кажется ему неземным, – набивает рот жаренной в оливковом масле фасолью, одновременно рассказывая Жоану все, что видел и сделал, все, чего он боялся, все, о чем тревожился после того, как вывел свой отряд из Канудоса. Жоан слушает не перебивая, а вопросы задает, лишь когда Меченый жует или глотает. Рядом Трещотка, Мане Куадрадо, старый Макамбира – этот то и дело вмешивается в разговор, ему не терпится рассказать о Чудище. Остальные вповалку спят у входа в пещеру. Ночь выдалась ясная, звенят цикады. Жоан Апостол рассказывает, что та колонна, которая поднимается к городу из Сержипе и Жеремоабо, вдвое меньше этой-в ней тысячи две. Педран и братья Виланова ждут республиканцев в Кокоробо. «Лучше места не найдешь. Но дела невеселые. Вот уже три дня весь Бело-Монте роет окопы на тот случай, если они все же прорвутся к городу», – говорит он и потом переходит к главному: если колонна добралась до Раншо-до-Вигарио, завтра утром она перевалит через хребты сьерры Анжико, а иначе им придется отмахать еще лиг десять к западу: ближе нет тропы, по которой прошли бы орудия.

– Вот после Анжико и начнется самое интересное, – бурчит Меченый.

Жоан Апостол, как всегда, чертит по земле острием своего ножа.

– Если повернут на Таболериньо, пиши пропало. Мы оттянули почти всех к Фавеле.

Меченый представляет себе развилку дорог у каменистого склона Анжико. Не пойдут к Питомбасу – значит, не выйдут к Фавеле. А зачем им Питомбас? Вполне могут направиться по другой дороге – той, которая приведет их к склонам Камбайо и Таболериньо.

– Не направятся, если напорются на огонь, – поясняет Жоан Апостол, поднося плошку поближе к проведенной по земле линии. – А как напорются, поневоле придется идти на Питомбас и Умбурунас.

– Ладно. Мы встретим их у Анжико, – говорит Меченый. – Будем бить справа: они поймут, что дорога перерезана.

– Это еще не все, – продолжает Жоан Апостол. – Потом вы должны поспеть на выручку к Жоану Большому, в Риашо: как раз там людей мало.

Жоан Апостол видит, что Меченый, сморенный усталостью и тревогой, засыпает, склонив голову на плечо Трещотке. Тот осторожно укладывает его на землю, отставив в сторонку «манлихер» и дробовик, который, выполняя просьбу мальчишки, Меченый носит за спиной. Произнеся скороговоркой: «Благословен будь Иисус Христос Наставник», Жоан Апостол уходит.

Меченый просыпается, когда вокруг еще глубокая ночь и только над гребнем гор чуть брезжит рассвет. Он расталкивает Трещотку, Фелисио, Мане Куадрадо, старого Макамбиру, ночевавших в той же пещере. Вниз по склонам сьерры разливается голубоватая заря; жагунсо набивают опустевшие после боя в Розарио патронташи: каждый получает по триста патронов. Меченый заставляет их повторить, что кому надлежит делать. Четыре отряда выступают порознь.

Меченый карабкается по скалам сьерры Анжико – ему первому предстоит ударить по солдатам, заманить их до самого Питомбаса, где к тому времени уже укрепятся другие, – и слышит вдалеке трубы. Колонна выступила. Меченый, расставив своих людей вдоль тропы, прячется у самого склона, в том месте, которое солдаты никак не смогут миновать. Остальные скрываются среди кустов, запирая развилку дороги. Меченый снова втолковывает им, что теперь надо будет принять бой, а уж потом изобразить панику и бегство. Еретики должны поверить, что перед ними сотни мятежников. Пусть преследуют их до Питомбаса. Один из тех двоих, кого он оставил на гребне, сообщает, что появился разъезд. Шестерых всадников пропускают без выстрела.