Примерно в двадцати или двадцати двух километрах от Тарента Ганнибал остановился, но даже тут не открыл воинам, куда он их ведет. Он только просил солдат не оставлять своего места в рядах и никуда не сворачивать, а главное – чутко прислушиваться к командам и не делать ничего без приказа начальников.

– Потерпите немного – скоро вы всё узнаете, – обещал он.

Между тем до Тарента донесся слух, что небольшой отряд нумидийских всадников опустошает поля и наводит страх на крестьян. Начальник римского гарнизона велел, чтобы утром конница выехала навстречу грабителям и отогнала их. Набег нумидийцев ничуть его не обеспокоил и не насторожил» наоборот – утвердил в убеждении, что Ганнибал с войском на прежнем месте, далеко от Тарента.

Когда стемнело, Ганнибал продолжил путь. Проводником был сам Филемен с охотничьею добычею. Остальные заговорщики ждали условленных сигналов в городе.

Филемен приблизился к стене и свистнул. Караульный проснулся, узнал его свист и отворил калитку. Первыми вошли двое с тушею кабана, а следом Филемен.

– Ну и тяжесть! – промолвил он. – Еле донесли. Караульный в изумлении склонился над огромною тушей, и в этот миг Филемен пронзил его рогатиной. Тотчас ворвались тридцать воинов, перебили остальную стражу, взломали ближайшие ворота и впустили товарищей. Это была только часть отряда. Одновременно другая его часть, во главе с самим Ганнибалов, храня тишину и безмолвие, появилась у других ворот, за которыми ждал Никон. Ганнибал зажег сигнальный огонь, Никон отвечал тем же, а когда оба огня разом погасли, заговорщики бросились в караульное помещение и умертвили римлян прямо в постелях. Ворота открылись. Ганнибал ввел в город пехоту, а конницу оставил за стеной, чтобы, если понадобится, отразить вражескую атаку в открытом поле.

Обе половины отряда, по-прежнему соблюдая тишину, вновь встретились на рыночной площади. Отсюда Ганнибал рассылает по городу две тысячи галлов; они должны были занять главные улицы и начать избиение римлян, не трогая тарентинцев.

Поднялось смятение и шум, как обычно при взятии города, но что происходит, никто в точности не знал, хотя заговорщики, по совету Ганнибала, встречая своих, кричали, чтобы они не тревожились и что все будет хорошо. Тарентинцам казалось, что это римский гарнизон напал на город и грабит его, а римлянам – что взбунтовались вероломные тарентинцы. Начальник гарнизона, разбуженный первою же тревогой, бежал в гавань и на лодке перебрался в крепость.

Всеобщая растерянность сделалась еще больше, когда из театра донеслись звуки трубы. Труба-то была римская (заговорщики сумели раздобыть ее заранее), но трубил грек, и трубил неумело, и понять, что это за сигналы и кто их подает, было невозможно. Наконец рассвело, римляне увидели пунийское и галльское оружие, греки увидели разбросанные повсюду трупы римлян, и стало ясно, что в Таренте Ганнибал.

Когда поднялось солнце и римляне, уцелевшие от резни, собрались в крепости, а смятение в городе понемногу улеглось, Ганнибал велел созвать тарентинцев, но без оружия. Пришли все, кроме тех, кто укрылся вместе с римлянами в крепости и готовился разделить их участь, какою бы она ни оказалась.

Пуниец говорил благосклонно и дружелюбно, напомнил тарентинцам, как он обошелся с их земляками при Тразименском озере и при Каннах, и сравнил свою доброту и снисходительность с жестокостью римлян.

– Теперь все разойдитесь по домам, – закончил он, – и каждый пусть напишет на дверях свое имя.