Шарп раздумывал, не пойти ли на разведку в Барка д’Aвинтас, но решил этого не делать: не хотелось разделять и без того маленький отряд. Впрочем, какие бы опасности не подстерегали их в деревне, они могли подождать до утра. Уже в сумерках ему вновь послышался гром, но порыв ветра унёс слабый отзвук.

На рассвете было тихо, и под туманной дымкой река блестела, как полированная сталь. Луис, который вступил в отряд Висенте, оказался хорошим сапожником и починил самые ветхие ботинки. Он сам предложил побрить Шарпа, но тот в ответ покачал головой:

— Побреюсь, когда переправимся через реку.

— Надеюсь, вы не решили отпускать бороду, — заметил Висенте.

Они медленно шли по тропе, петлявшей вдоль обрывистого берега. Тропа была неровной, заросшей и изрытой колёсами телег, но ничего подозрительного вокруг не было. Тропа превратилась в ровную дорогу вдоль виноградников, а впереди показались белые стены домов, ярко освещённые восходящим солнцем.

Французов в Барка д’Aвинтас не было. Десятка два людей при виде одетых в форму оборванцев, показавшихся на мостике через ручей, попрятались в разорённых домах, но Висенте успокоил их. Деревенские рассказали, что лодок в деревне нет, все сожгли французы. Французы здесь появлялись редко. Иногда конный драгунский патруль, грохоча копытами, влетал в деревню, проверял переправу, отнимал провизию, а потом уезжал обратно. Местные поделились и другими новостями, хотя знали они мало. Одна женщина, которая торговала яйцами, оливковым маслом и копчёной рыбой на рынке в Опорто, рассказала, что французы контролируют северный берег от Опорто до моря, но Шарп большого значения её словам не придал. Её муж, сутулый великан с узловатыми, как древесные корни, руками, нехотя позволил соорудить плот из кое-каких обломков нехитрой деревенской мебели.

Шарп поставил часовых на западной околице, там, где был ранен Хэгмэн. Он забрался на дерево и был поражён, что оттуда видны у самого горизонта очертания зданий в Опорто. Среди них выделялось то самое большое белое здание под черепичной крышей, которое запомнилось ему ещё с того раза, как они впервые встретились с Висенте, и Шарп был потрясён, что оно расположено так близко, не более, чем в трёх милях. Разумеется, там, на холме, у французов должен быть свой пост. И, конечно, у них была подзорная труба, чтобы следить за дорогами, ведущими в город. Но ему нужно было пересечь реку в этом месте, и поэтому он спустился на землю и отряхивал от древесного мусора свой мундир, когда за его спиной послышалось невнятное мычание. Шарп в удивлении обернулся и увидел парня в изорванной одежде со всклоченными грязными рыжими волосами, ярко-синими глазами и безвольным слюнявым ртом. Он снова замычал, а потом разразился кудахчущим смехом, и Шарп догадался, что это безобидный деревенский дурачок. Шарп знал одного такого в Йоркшире. Его звали Ронни. Родители приковывали его цепью к пеньку на лугу, и он пугал коров, разговаривал сам с собой и рычал на девушек. Но этот назойливо хватал Шарпа за рукав и тянул к реке.

— Нашли себе дружка, сэр? — развеселился Танг.

— От таких — одни неприятности, сэр, — заметил Перкинс.

— Он ничего плохого не хочет, — заспорил Танг. — Он хочет, чтобы вы поплавали, сэр.

Шарпу удалось высвободиться из цепких пальцев дурачка.

— Как тебя зовут? — спросил он, но сообразил, что глупо по-английски разговаривать с душевнобольным португальцем.

Однако дурачок настолько обрадовался, что с ним заговорили, что заухмылялся, забормотал что-то невнятно и запрыгал. Он снова ухватил Шарпа за руку.

— Я буду звать тебя Ронни, — сказал Шарп. — Что ты хочешь?

Стрелки засмеялись, но Шарп всё равно собирался идти на берег, чтобы прикинуть, какой путь предстоит ему проделать на плоту, поэтому он позволил увлечь себя вперёд.