Корин все ближе и ближе заманивал Ниру. Сумрак и Сорен пытались защитить его с флангов, но Корин был настолько проворен, что им было трудно поспевать за ним, не говоря уже о том, чтобы предугадать его следующее движение. Сейчас он был поистине страшен — с горящим углем, зажатым в клюве, с пылающей веткой в одной лапе и ледяным ятаганом в другой. Но Нира была намного ужаснее.

Даже у храброго Сумрака похолодело в желудке, когда он увидел желтый свет, заструившийся из черных глаз Ниры.

— Великий Глаукс… — прошептал он. — Неужели она…? — Он не решился договорить свой вопрос до конца.

Да. Прямо у них на глазах Нира превращалась в хагсмару. Желтый свет становился все сильнее. Сорен увидел, как Корин слегка пошатнулся в полете.

— Это фингрот!

Кто это крикнул? Сорен или кто-то другой?

Корин тоже понял, что произошло. Никогда в жизни он не испытывал такого страха. Он ощущал в клюве желчный привкус своего ужаса. Он чувствовал, как мышцы его оцепенели, и он начал падать. Но когда страх достиг своего предела, Корин заглушил все мысли, заглянул в глубь самого себя, на самое дно своего мускульного желудка, и извлек оттуда «руду» животного ужаса. «Я переплавлю страх в отвагу. Если потребуется, я буду сражаться с закрытыми глазами».

В этот самый миг Корин понял еще кое-что: несмотря на то, что уголь надежно спрятан от когтей Ниры и мир стал безопаснее, он все еще не сделал все, что ему предназначено было сделать. И если ему не суждено жить в этом новом, безопасном мире… что ж, разве его жизнь — такая уж большая цена за мир? Корин знал, что смотрит в лицо своей смерти. И это лицо было лицом его матери. Она наконец обрела свою истинную природу. И хотя кровь Ниры текла в жилах Корина, он знал, что не унаследовал ее души. В этой войне Углей он наконец обрел самого себя.

Страх исчез. Корин был готов лететь в крылья смерти. Ничто не привязывало его к жизни, у него не было ни жены, ни птенцов. У него была только собственная жизнь, и он был готов с радостью отдать ее ради того, чтобы Нира больше никогда не угрожала совиному миру. Корин знал, что, пока она жива, совы не будут знать покоя. Она никогда не сдастся. Никогда не успокоится. Она будет вечной угрозой. Нет, сегодняшняя битва должна стать последней. «Все должно закончиться здесь», — подумал Корин. Желудок его снова задрожал, но уже не от страха или боли, а от радостного волнения. Теперь он был уже над самым кратером Хратгара, откуда когда-то достал таинственный уголь Хуула.

Сорен только глазами захлопал, когда Корин, только что бывший рядом с ним, стремительно развернулся. «Что он делает?» — испуганно подумал Сорен, когда Корин изо всех сил помчался к кратеру вулкана. При этом он размахивал углем, заманивая Ниру. Края кратера были смертельно опасны для любой птицы. Вокруг них все время бушевали свирепые ветрила, потому что холодный внешний воздух, сталкиваясь с жаром вулкана, порождал опасные сдвиги ветра и стремительные нисходящие потоки. Неужели Корин задумал сразиться с матерью на самом краю кратера, в буйстве ветрил? Сорен видел, что Нира мчится к Корину. Молодой король остался совершенно один. Сумрак бросился на помощь братьям, которых одолевали превосходящие силы врага. Возле Корина не осталось никого. Что ж, у Сорена не было выхода. Он бросился к Корину, следом за Нирой. Если бы ему только удалось догнать эту чудовищную сову и разделаться с ней! Но Нира уже подлетела к краю вулкана. И тут произошло нечто невероятное. На глазах у Сорена король увернулся от матери и нырнул прямо в пламя вулкана. Сорен даже зажмурился от изумления. Это был смертельно опасный маневр, однако он позволил Сорену приблизиться к племяннику и занять свое место возле его правого крыла.

— Ты не должен быть здесь, дядя.

— Для меня нет лучшего места, чем сражаться рядом с тобой.