Крюков не пускал его дальше порога, заслоняя своей широкой спиной занавеску и прятавшихся за ней гостей.
— Так то Пархоменко, — проговорил кузнец рассудительно. — У Петро просто вид такой — даже когда правду говорит, все равно кажется, что врет.
— Ну, смотри, Алексеич, — мокрые глаза мужичонки воровато ощупывали комнату, — мое дело совет добрый дать, по-соседски, как говорится. Да, я ж к тебе по делу. Махорки не отсыплешь мне до понедельника? В понедельник я в город поеду, оттуда привезу.
— Махорки? — переспросил Крюков. — Отчего ж не отсыпать. Пойдем, сосед.
— Куда это? — удивился красноглазый. — Кто ж табак в сенях хранит?
— Пошли, пошли, — кузнец взял его за плечо, легонько подтолкнул к двери — Ты ж за куревом пришел? Курева дам. А гостей я нынче принимать не намерен.
Он вернулся минут через десять, злой и встревоженный.
— Выходите, все в порядке. Прогулялся я за ним малость — он домой к себе вернулся. Верно, действительно за махоркой заходил.
— А чего хмуритесь тогда, Антон Алексеевич? — спросил Гумилев.
— Да не нравится мне что-то. Сам не пойму что, а вот только чую — что-то не так. Макар, конечно, мужик скользкий, но немцам вроде не стучит. Я бы знал, если что.
— Хочешь сказать, ты здесь все про всех знаешь? — насмешливо спросил оправившийся от испуга Жигулин.
Крюков пожал мощными плечами.
— Знаю, что гниловат тут народишко. Лучшие в лес ушли, а те, что остались, вертятся, как ужи на сковородке — и нашим, и вашим. Доверять никому нельзя.
— Что, и тебе? — не унимался Ефрем.
— По-хорошему — и мне нельзя. Откуда вам знать, может, я немцам уже давно продался?
— Ну и шутки у тебя, Антон, — скривился Жигулин. — Вот доложу товарищу Титоренке, он тебе мигом устроит просветление.
— Хватит ругаться, — оборвал его Теркин. — Мы еще дело свое не доделали. Давайте вернемся к карте, товарищи. Да про карту я уже все вам рассказал. Большому отряду в Стрижавку не пробиться. Маленькой группе — может быть, и получится. Будь у меня две ноги, я бы все-таки по реке попробовал спуститься. Знаете, как казаки в старое время делали? Тростниковую трубочку срезали и через нее дышали, под водой сидя.
— Это правда, — подтвердил Лев. — В византийских хрониках есть рассказ о том, как славяне незамеченными подошли так к самим стенам Константинополя.
Кузнец с уважением взглянул на него.
— Вон как, не знал. Казаки, значит, от них переняли. В общем, я бы так сделал. Вы вот про Бондари говорили — там сейчас поста немецкого нет, к реке можно свободно подойти. Оттуда, правда, до ставки километров пятнадцать, проплыть их под водой вряд ли кто-то сумеет. Но на берег можно выбраться за вторым кольцом оцепления, а это гораздо ближе. Семь-восемь километров — и вы, считай, уже в логове.
Крюков огорченно хлопнул себя по культе.
— И я бы с вами пошел! Плюнул бы на все, и пошел бы! Да только на кой черт я вам там нужен такой…
— Слышь, Алексеич, — неожиданно спросил Жигулин, пристально рассматривая кузнеца. Зрачки у него сузились, глаза, как маленькие буравчики, сверлили жесткое лицо Крюкова. — А где супруга-то твоя, Алена Ивановна? Я сразу как-то не сообразил, а теперь смотрю — холостякуешь ты.
У Крюкова задвигался на шее кадык.
— В городе Алена, — неохотно проговорил он. — Работу нашла.
— Ух, ты! — восхищенно воскликнул Жигулин. — Работу! Ну, повезло… и кем же она там трудится?
Кузнец посмотрел на него тяжелым взглядом.
— Тебе-то что, Ефремка? Тоже захотел грошей подзаработать?
Теркин хмыкнул, хлопнул Гумилева по плечу. |