Андрей Земляной, Борис Орлов. Войны крови. Чёрный потопВойны крови – 2
Руины церквушки озарялись изнутри призрачным светом небольшого костра. Несколько человек, одетых в черные балахоны с капюшонами, закрывающими лица, стояли вокруг огня. В ночной тишине звучали странные слова: — Нима! Вокев икев ов авалей а лиси еовт еивтсрац оби. Оговакул то сан ивабзи он, еинешукси ов сан идев ен и; мишан макинжлод меялватсо ым и еж окя, ашан иглод ман и иватсо и… Мечущееся пламя озаряло стены, на которых, поверх исчерканных и облупившихся фресок были красной и черной красками грубо намалеваны пентаграммы, мужские и женские половые органы и вовсе уж непонятные символы. А под наиболее уцелевшей стеной лежали черная кошка и девушка. Обе пленницы отчаянно извивались, пытаясь освободиться, но тщетно. Кошка была туго связана красной атласной лентой, девушка — длинными широкими полосами красной материи, напоминавшими разорванные вдоль простыни. Рты обеих были тщательно заклеены скотчем… — Илмез ан и исебен ан окя, яовт ялов тедуб ад. — И тут же хор голосов радостно и возбужденно подхватил: — Ад! Ад! Ад! — Еовт еивтерац тедиирп ад… Снова выкрики: «Ад! Ад! Ад!» — Еовт ями яститявс ад! («Ад! Ад!») Хасебен ан исе ежи, ша нечто! Теперь фигуры в черных балахонах закружились вокруг костра, сплетая и расплетая дикий, дергающийся хоровод. Темп пляски нарастал, убыстрялся, и скоро уже казалось, что в развалинах церкви несется жуткий черный вихрь. Танец закончился внезапно, словно лопнула невидимая пружина, толкавшая плясунов. Фигуры снова замерли вокруг костра, который, казалось, тоже утишил пляску своих языков и теперь горел ровно, постепенно превращаясь в яркие угли. — Братья! — тот же голос, что читал навыворот «Отче наш», разорвал тишину и гулко отразился от остатков стен. — Братья! Сегодня — великая ночь! Именем Белиала, Левиафана, Бафомета и Люцифера призываем мы сегодня нашего Отца! Да придет Сатана и да изольет он на нас силу свою, даст нам поддержку и помощь во всех наших делах! Стоявшие вокруг отбросили с лиц капюшоны и, повинуясь знакам старшего, быстро занялись каждый своим делом. Старший — юнец лет двадцати пяти — надел на шею медальон в виде пентаграммы, в центре которой был изображен козел, а по краям в диком узоре сплетались фаллосы и вагины. На лицо он натянул лохматую маску с рогами. По всей видимости, она также должна была изображать козла. Однако выглядела эта маска так, словно страдающий белой горячкой художник-абстракционист попытался запечатлеть своих зеленых визитеров. Двое других с поклоном подали своему руководителю алую атласную подушечку, на которой красовался длинный искривленный нож. В нем опытный глаз легко мог бы опознать бразильскую кухонную утварь, слегка обработанную на электрическом точиле для придания желаемой формы. Еще двое, оказавшиеся девушками, с двух сторон протянули ярко блестящие в бликах пламени две металлические глубокие салатницы китайского производства, должно быть, исполнявшие на этом шабаше роль священных чаш. Наверное, все происходящее выглядело бы вполне смешным и невинным, если бы несколько дюжих парней не подхватили связанную девушку и не подтащили ее к костру. Там ее поставили на колени и сильно задрали голову, открывая горло. Еще одна девушка в черном балахоне вынесла к костру за хвост несчастную кошку. — Кровью девственницы и кровью черной кошки взываем к тебе, о, царь наш, Сатана! Приди к нам! Яви лик свой! Приди! — заорал старший. С этими словами он взял с подушки нож и двинулся к девушке. Одна из его прислужниц подставила чашу… — Ну, здорово, адептята! — раздался вдруг спокойный, звучный голос. |
