Теперь Лланга решился все рассказать; он подошел к своим друзьям в тот момент, когда плот, отведенный от берега, опять входил в полосу течения.

– Эй, Лланга, – улыбаясь, громко сказал Макс Губер, – как там поживает твоя обезьянка?

Мальчик взглянул на него, как бы не решаясь ответить. Затем положил свою ладонь на руку Макса Губера.

– Это вовсе не обезьянка, – произнес он.

– Нет? – переспросил Джон Корт.

– Ну и упрямец наш Лланга! – воскликнул Макс Губер. – Так что же, ты вбил себе в голову, что он такой же ребенок, как и ты?

– Ребенок… не такой, как я… но это ребенок!

– Послушай, Лланга, – Джон Корт перешел на более серьезный тон, чем его товарищ, – так ты полагаешь, что это ребенок?

– Ну да… он разговаривал… сегодня ночью…

– Разговаривал?!

– И снова говорил, только что…

– Да что же оно сообщило, это маленькое чудо? – улыбаясь, поинтересовался Макс Губер.

– Он сказал «нгора»…

– Как! – изумился Джон Корт. – То самое слово, что я уже однажды слышал?

– Да… "нгора"… – подтвердил юный туземец.

Можно было сделать только два вывода: либо Лланга стал жертвой галлюцинации,  либо же он сошел с ума.

– Но давай проверим, – сказал Джон Корт, если только он не фантазирует, то факт по меньшей мере необычайный, мой милый Макс!

Они забрались под тент и внимательно осмотрели спящего. На первый взгляд можно было утверждать, что он принадлежит к роду обезьян. Но Джона Корта поразило, что перед ним не четверорукое существо, а двурукое. Согласно последней классификации  Блуменбаха  к такому разряду относится в животном царстве только человек. А у этого странного создания было две руки, тогда как у всех обезьян без исключения их четыре. И ступни его ног казались приспособленными для ходьбы, а не только для хватательных движений, как у представителей обезьяньей породы.

На все это Джон Корт первым делом обратил внимание своего друга.

– Интересно… Очень интересно! – отозвался Макс Губер.

Рост маленького существа не превосходил семидесяти пяти сантиметров. По внешним признакам пора детства для него еще не миновала, ему можно было дать лет пять шесть. Лишенная шерсти кожа была покрыта легким золотистым пушком. На лбу, подбородке и на щеках – никаких намеков на волосяной покров, его присутствие обнаруживалось лишь на груди, на бедрах и ногах. Уши его имели округлые и мягкие окончания, отличные от четвероруких, которые вообще лишены мочек. Руки не были чрезмерно длинными. Природа не наделила его и пятой конечностью, как большинство обезьян, которым хвост служит для осязания и хватания. Форма головы круглая, лицевой угол примерно восемьдесят градусов, нос приплюснутый, лоб не очень покатый. Покрывавшие его череп волосы вполне могли сойти за шевелюру, украшающую туземцев Центральной Африки. Все это говорило о том, что существо больше напоминает человека, чем обезьяну, по своему общему строению, но также, вероятно, и по всей внутренней организации.

Легко вообразить душевное потрясение Джона Корта и Макса Губера перед лицом абсолютно неведомого существа, какого не наблюдал еще ни один антрополог в мире и которое казалось промежуточным звеном между животным и человеком.

И к тому же Лланга утверждал, что этот малыш разговаривал, – если только юный туземец не принял за артикулированную речь  какой то нечленораздельный звук, не имеющий связи с абстрактной мыслью, и обязанный своим появлением слепому инстинкту, а не разуму.

Двое друзей хранили молчание, ожидая, что губы малыша приоткроются, а Лланга продолжал увлажнять ему лоб и виски. Дыхание его становилось ровнее и спокойнее, жар спадал.