Пётр Миронов, придерживая рукою, бесполезную сейчас, саблю, орал во всю силу лёгких на суахили, размахивая револьвером. «Вперёд», «Вашу мать» – (это по-русски). Вперёд, эбеновые чурки, взять их в штыки. Аааа.

Впереди него бежал высокий худой воин, с блестящей от пота кожей. Приостановившись и прицелившись, он выстрелил. Впереди раздался вскрик. Передёрнув винтовочным затвором, негр дослал очередной патрон в патронник, но, из-за плохой чистки, патрон не желал входить, застряв в ржавчине и пороховой копоти, и это почти стоило жизни воину.

Из-за полуразрушенного тукуля, состоявшего из навеса и столбов, неожиданно выскочил бельгийский унтер-офицер и, размахивая саблей, ринулся на негра, пытаясь отрубить ему что-нибудь ненужное.

Вытянув руку с револьвером, Миронов нажал на спуск. Щёлкнул курок и боёк, наколов капсюль патрона, воспламенил порох. Разогнавшаяся от пороховых газов, пуля покинула короткий револьверный ствол и, ударив в грудь атакующего бельгийца, отшвырнула его прочь.

Подчинённый есаула, даже не обернувшись, засунул свой заскорузлый указательный палец в отверстие патронника и, поковырявшись там, извлёк из него комок жирной пороховой копоти, смешанной с ржавчиной и грязью, попавшей туда, когда он уронил винтовку на землю.

Выкинув грязный катышек, он сразу же сунул туда мизинец, желая окончательно очистить винтовку от грязи. Вытащив из патронника мизинец, с глубокомысленным видом оттерев свой чёрный палец, с невидимой на нём копотью, о своё потное тело, он засунул в патронник многострадальный патрон и задвинул затвор, приготовив винтовку к очередному выстрелу. И побежал с нею дальше, как ни в чём не бывало.

Миронов, в очередной раз, подивившись такому отношению, как к огнестрельному оружию, так и к собственной жизни в бою, в частности, принялся дальше командовать своими полудикими воинами, выкрикивая приказы на смеси русского, суахили, диалекте банда и ещё бог весть каких языков.

Собрав трофеи и сняв с канонерок весь металл, боеприпасы и любое полезное имущество, они переправились на свой берег и отправились обратно, в сторону Леопольдвилля, который начали тревожить партизанскими вылазками.

Ещё раз переправляться на тот берег есаул не стал, заняв оборону напротив Леопольдвилля, в безвестной деревушке, которая в наше время выросла в Браззавиль, а сейчас была разрушенным французским постом.

С этого поста, от которого мало что осталось, он, время от времени, постреливал в сторону Леопольдвилля из орудий, нервируя окопавшиеся там роты бельгийцев. В это время, небольшие группы воинов есаула, переправившись в разных местах, досаждали партизанскими наскоками, расквартированным по окрестностям города, другим их пехотным частям.

Изрядно потрепав противника, ожидающего помощи, которой не было, и быть не могло, он отправил назад пушки, снаряды к которым уже все израсходовал, оставив себе только пулемёты.

У пехотного батальона на вооружении тоже были пулемёты, которыми он ожесточённо огрызался, в ответ на огонь с противоположного берега. Завязалась перестрелка. Есаул с пренебрежением относился к паре снайперских винтовок, выданных ему Мамбой, но, со временем, приноровившись к громоздкому оптическому прицелу, он оценил их эффективность.

Сухо щёлкали редкие винтовочные выстрелы. Негритянские солдаты, научившись стрелять, обладая очень зорким зрением, с лёгкостью прицеливались по мишеням в белой маркой форме, на противоположном берегу, и выбивали их, как в тире. То же самое делал и есаул, вместе с одним из своих товарищей, по имени Елисей.

Не давая покоя врагу ни ночью, ни днём, постоянными вылазками и внезапными нападениями, он довёл бельгийских солдат до деморализации. Быстро разлагающиеся в жарком климате трупы, антисанитария, тучи мух и других паразитов, бесконечные выстрелы и атаки со всех сторон, вынудили командование пехотного батальона бросить город и отступить вдоль реки, в сторону Атлантического побережья.