— А стоит поглядеть, — сказал я, поворачивая снегоход с дороги.

Стоянка была почти пустой — лишь несколько засыпанных снегом машин. Почти у подъезда торгового центра стоял военный грузовик, избитый пулями так, что был похож на решето. Кузов под край был завален чем-то, чего я не мог разглядеть под накрывшим снегом. Когда подъехал ближе, увидел в кабине труп водителя, одетого в армейский камуфляж. Труп был в плохом состоянии — его и птицы поклевали, и разложился сильно. Но запаха не было: мороз.

Не сдержав любопытства, я подъехал к борту машины и, встав на заднее колесо грузовика, прямо рукой смахнул снег с груза. И чуть не свалился назад, поняв, что лежит в кузове: он был под край заполнен черными пластиковыми мешками с телами. Соскочив с машины, я отбежал назад, испуганно заозиравшись.

Вот так, только сейчас дошло, что здесь действительно было бедствие, пандемия, эпидемия, забыл, как оно правильно называется. Люди здесь вымерли,  а не уехали в отпуск. И вот здесь, в кузове, те самые люди. Которые умерли. И так везде, по всей земле, не только здесь, в Грэнби, штат Колорадо.

Заходить в открытые двери торгового центра стало как-то жутковато. Хоть там и не было темно, а так, полумрак, включил свой «маглайт», взяв в другую руку револьвер.

Здоровенный такой супермаркет. Ряд касс. Перед кассами на полу гильзы, много гильз, в основном одинаковых. Поднял одну, посмотрел на донышко — пять пятьдесят шесть, военный стандарт, похоже.

Из одного прохода видны чьи-то ноги, неестественно вывернутые. Подошел ближе, почему-то стараясь шагать как можно тише, заглянул — ну да, давно умер. Убит, точнее: вся одежда на груди слиплась от бурой крови. И тоже разлагался, даже натекло с него, но теперь все замерзло. Спасибо морозу, а то бы здесь такое было…

Через соседний проход вошел в торговый зал, огляделся. Справа какая-то электроника, всякие кофеварки с телевизорами, продукты слева. Мясной отдел, в котором мясо превратилось в серые, жуткие на вид глыбы, сейчас замерзшие. На них даже черви замерзли, кажется. Но вонь все равно есть, хоть и не убийственная, как могла бы быть. По магазину сильно прошлись, кажется, но всего не вывезли, много просто развалили.

Дальше в зале нашел еще два трупа, один в полувоенной форме, с пустой кобурой на бедре, второй труп женский, без одежды. Оба обгрызены, внутренности выедены, и на конечностях следы зубов явственно видны. Хищники приходили? Одежда женщины нашлась неподалеку, за стеллажами с одноразовой посудой, то ли сорванная с жертвы, то ли срезанная, я не разглядывал специально. Вспомнилась фраза, которую я прочитал в своем  дневнике:

«Паника. Была невероятная паника. Карантины. Войска на улицах — ничто не помогло, потому что было уже поздно, заражены были почти все, включая тех, кто должен был стоять на карантинных заставах. А может быть, даже все, я не знаю. Болели везде. Смертность составляла, как теперь сказали, девяносто процентов. Заболевшие, зная, что они обречены, творили безумства. Не все, разумеется, но очень многие. Стреляли повсюду. Горели дома. Убивали друг друга на каждом шагу. За кривой взгляд. За слово, за бутылку, просто так. Дезертиры, мародеры, бандиты, безумцы — все выплеснулось сразу, как грязная вода из перевернутого ведра, разлилось по всему миру, от одного его края до другого, испачкав все и осквернив.

Как ни странно, но власти умудрялись сохранять какую-то структуру, за ними чувствовалась железная рука, но пользы от этого не было никакой — что толку в порядке, если его становится невозможно поддерживать, потому что все умерли? Среди кого его поддерживать? Кордоны стояли посреди пустеющих городов, а в них стреляли из окон, грузовые машины вывозили завернутые в полиэтилен трупы на мусоросжигательные заводы, где они обращались в черный дым, но все это было бесполезно».