Он взял ее на руки и отнес на кровать. Осторожно опустив и обвив ее руками, он" прижал ее к себе и начал покачивать, как мать, убаюкивающая своего ребенка. – Мне становилось не по себе, когда я представлял тебя, испуганную и дрожащую, без друзей и в этом страшном месте.

– У меня есть одна подружка, – быстро возразила Дизайр. – Ее зовут Бесс.

– Я догадываюсь. Должно быть, она и познакомила тебя с теми «господами» в пивной, – сказал он.

Лицо его помрачнело, возле стиснутых челюстей проступили тугие желваки. Она поняла, что сейчас он заново переживает тот момент, когда увидел ее прижатой к стене, с Хокинсом, набросившимся на нее с жадностью дикого зверя.

– Бесс не виновата в том, что случилось, – поспешила заступиться за свою приятельницу Дизайр. – Я пошла в пивную по собственной воле и… – тут она запнулась, подбирая слова, которые могли бы его успокоить и поскорее загладить глубокие складки на суровом нахмуренном лице. – А если бы я не оказалась там сегодня, мы бы так и не нашли друг друга. – Она теснее прижалась к нему, положив голову ему на грудь, потом ласково потрепала по щеке, как будто желая лишний раз убедиться в том, что действительно снова обрела его.

Вот он опять рядом. Она ощущает теплое крепкое тело, и от этого ей все больше и больше хочется расслабиться, не думать о грустном. В первые, самые тяжелые, недели жизни за мрачными стенами тюрьмы она ни на минуту не теряла контроль над собой. Испытания оказались ей под силу. Теперь долго сдерживаемые чувства требовали выхода. С ней происходило то, что бывает весной с ручейком, до поры до времени тихо журчащим подо льдом, а потом пробивающим истончившийся под солнцем панцирь. Поток слов хлынул из ее трепещущих губ, и внутреннее напряжение сразу ослабело.

– Когда ты оставил меня в той комнате наверху, в лавке, я наблюдала за тобой из окна. Я пыталась предупредить, но ты меня не услышал. Потом я видела, как тебя били солдаты. Там, в переулке, ты потерял сознание. Я боялась за тебя.

Позднее, когда меня привезли в магистрат, я подумала, что они убили тебя.

– Они не имели права нарушать отданный им приказ, – сказал Морган. – Эти ублюдки приволокли меня в свой барак и продержали в нем всю ночь. – У него сжались губы, глаза снова стали суровыми и резче обозначились скулы.

Что же вытворяли эти мерзавцы, прежде чем отправили Моргана в Ньюгейт? Дизайр пыталась вытеснить из сознания одну за другой всплывавшие страшные сцены. Она хорошо помнила слова лорда Боудина, требовавшего оставить Моргана живым, чтобы устроить показательный процесс, а потом заставить его заплатить за свои грехи на глазах у всего Лондона.

Жестокие действия солдат она видела отчасти собственными глазами. О том, что они могли позволить себе дальше, она просто боялась думать, но все-таки надеялась, что, даже побывав у них в руках, Морган останется жив.

Кроме того, она не сомневалась в том, что Морган не способен предать Еноха. Никакие изощренные пытки не вынудили бы его сообщить что-либо о своем друге. Морган остался таким, каким она знала и любила его.

Дизайр снова прильнула к нему, прижимая его лицо к своей груди.

– Морган, – прошептала она, – я так соскучилась. Знал бы ты, как мне хотелось быть с тобой. Вот так, как сейчас.

– Ну вот, видишь, – теперь мы вместе, любимая.

То, что у него промелькнуло в глазах, заставило ее уловить первые признаки знакомого тепла, легкой змейкой пробежавшего по телу. Страдания минувших дней и все беды, которые их ждали впереди, на время отступили. Во всяком случае, эти короткие минуты безраздельно принадлежали им двоим. Морган припал к ней губами в долгом поцелуе.