— В психиатрической больнице! — воскликнул Никко. — Но почему?

— Он был не в своем уме, месье, — услышал танцовщик в ответ. — Уже много месяцев он лишен права совершать какие бы то ни было обряды. Его лишили сана, но, когда ему удавалось сбежать, он отправлялся в часовню и пытался совершать разные обряды. Очень трагично, очень печально, месье.

Бледное лицо Никко покраснело. Глаза заблестели от волнения. Он схватил кюре за руку:

— Скажите… считается ли законным обряд венчания, совершенный этим безумным падре?

— Нет, месье.

— Силы небесные! — воскликнул Никко, не дав ему договорить. — Но он вчера обвенчал здесь… меня.

— Глубоко сожалею, месье. Я ничего об этом не знал. Я был в Каннах. Но я могу обвенчать вас сегодня… немедленно… и ваш брак станет законным.

— Спасибо, — от души поблагодарил Никко. — Я дам вам знать.

— Обряд венчания, совершенный священником, лишенным сана, не считается действительным, — добавил кюре.

Никко покинул горную часовню вне себя от восторга. Какая удача! Какая потрясающая удача! Брака с Джанин не существовало. Он был свободен и в конце концов мог жениться на Клэр. Меньше всего на свете ему хотелось вновь жениться на Джанин.

Вернувшись в «Этуаль», он отправился на поиски лжесупруги. В это время она давала урок танцев одному французскому графу, который накануне «записался» на полдюжины занятий. Никко дождался конца урока и подошел к ней:

— Я должен с тобой поговорить, Джанин.

Девушка выглядела бледной и вялой. Стояло жаркое летнее утро, и она устала после урока с надоедливым человеком, который то и дело сбивался с такта. Но когда Джанин услышала слова Никко, ее лицо просияло, а губы дрогнули в подобии улыбки. У него был взволнованный, довольный вид. Таким он больше напоминал Никко, которого она знала и любила. Наверняка он сейчас извинится… и все начнется сначала.

— Идем погуляем в садах, — предложил он.

— Сейчас приду, милый.

Она надела большую белую шляпу и пошла за ним. Ее переполняли невыразимая любовь и тоска по любимому человеку. Он принадлежал ей… был ее мужем. И не всерьез говорил те жестокие слова вчера ночью.

— Никко… — начала она.

— Иди сядь и поговори со мной, — резко перебил он.

Они выбрали уединенный красивый уголок в садах «Этуаль» в тени гигантских пальм. Мраморная скамья располагалась так, что, сидя на ней, можно было видеть как великолепные цветы, так и мерцание морских волн за белой террасой. Джанин села и сняла шляпу. Нервным и еле заметным движением руки она пригладила светлые волосы.

— Никко… так продолжаться не может… я этого не вынесу, милый.

Он сел рядом и вынул из портсигара сигарету.

— Ты права… так продолжаться не может и не будет. Джан… вчера ночью, когда я тебе сказал, что больше тебя не люблю… я говорил правду.

Казалось, у Джанин не было ни малейшей надежды вернуть его любовь. Она молча сидела, уставившись прямо перед собой.

— Ты говорил правду, — глухо повторила она.

— Да.

— Но я все еще… твоя жена, Никко.

— Нет. Именно это я и собираюсь тебе сказать, Джанин. Ты не моя жена.

Она повернулась к нему, раскрасневшаяся, с широко раскрытыми глазами:

— Что такое… что ты имеешь в виду? Конечно!..

— Произошла ошибка… очень необычная, — продолжал довольный Никко. — Нас обвенчал старый падре, но он был не в своем уме… он не имел права совершать какие-либо обряды.