– Я отсюда выберусь! – крикнул паренек ему вслед. – Обязательно выберусь. И когда-нибудь тоже буду разгуливать в дорогих туфлях. И черта с два вернусь сюда!

– Я тоже так думал когда-то, – сказал едва слышно Рорк и свернул в переулок.

Контейнеры с мусором были, как всегда, пере­полнены, кучи отбросов валялись прямо на мос­товой. Ветер трепал его пальто, волосы, а он стоял и смотрел на то место, где когда-то нашли мерт­вым его отца.

Не он всадил в него нож. Да, порой Рорк меч­тал убить этого человека – каждый раз, когда отец его лупил, он лелеял надежду ему отплатить. Но, когда его отец напоролся на нож, ему только исполнилось двенадцать, и первое убийство было впереди.

Он выбрался из этой клоаки. Выжил и даже преуспел. И вот сейчас, пожалуй, впервые, Рорк понял, как сильно изменился. Он никогда уже не будет прежним. Он стал тем, чем хотел стать. И теперешняя жизнь нравилась ему не только по­тому, что отличалась от прошлой. В сердце его жила любовь – любовь к женщине, – и она бы не зародилась, если бы душа его была тверда, как ка­мень.

Через столько лет Рорк понял, что даже воз­вращение сюда не способно потревожить призра­ков прошлого. Оно только помогло их похоро­нить.

– Черт с тобой, грязный ублюдок, – пробор­мотал он с облегчением. – Ты меня бы не сло­мил.

Рорк пошел прочь от того, что прошло, впе­ред – к тому, что суждено. Он шел, довольный и спокойный, не обращая внимания на начавшийся дождь, легкий и теплый, как слезы.

Ирландские поминки оказались очень похожи на обычные посиделки в пабе. Музыка, разгово­ры, выпивка… Ева вспомнила о панихиде, на ко­торой присутствовала всего месяц назад. Тело было выставлено на постаменте, вся комната – в цветах, повсюду – темно-красные занавеси. У всех было печальное настроение, говорили вполго­лоса.

А здесь умерших вспоминали совсем по-другому.

– Дженни была отличная девчонка! – Муж­чина у стойки поднял стакан и заговорил гром­че. – Никогда виски не разбавляла, лила полную мерку. А как улыбалась!

– За Дженни! – крикнуло несколько человек, и все выпили.

Рассказывались истории, в которых сначала поминали добродетели усопшей, а потом подшу­чивали над одним из присутствующих. Чаще дру­гих мишенью оказывался Рорк.

– Помню я один вечерок, – начал Брайан. – Тогда наша Дженни была совсем девочкой и по­давала пиво в пабе старика Малони – упокой, господи, его душу. А я стоял за стойкой.

Он помолчал, отхлебнул из стакана и затянул­ся сигарой.

– Я положил на Дженни глаз – как любой нормальный парень, а она на меня внимания не обращала. Все на Рорка посматривала. В тот вечер народу было полно, и все юнцы из кожи вон лезли, чтобы от Дженни хоть улыбочку заполу­чить. Какие я на нее взгляды кидал…

Брайан продемонстрировал один из этих взгля­дов, приложив руку к сердцу и шумно вздохнув. Присутствующие разразились хохотом, что его только подстегнуло.

– Но она – никакой реакции, так и впилась в Рорка глазами. А он сидел… может, даже за тем же столом, где сегодня сидит. Правда, одет был похуже, да и пахло от него не так соблазнительно. А Дженни раз двадцать мимо него прошла и все наклонялась к нему – у меня сердце заходилось, когда я представлял, какой ему вид открывается. И ласково так спрашивала, не принести ли ему еще пинту…

Он снова вздохнул, промочил горло и продол­жал:

– Но Рорк был слеп к ее взглядам и глух к ее словам.