Вообще-то Эмилия Яковлевна любила, чтобы подарок был сюрпризом. К Новому году, например, она ни за что не позволила бы детям самим выбирать себе подарки. Все должно было лежать под елочкой от Деда Мороза, хотя ни Юра, ни тем более папа с мамой в него уже не верили. Разве что Ева, с нее станется – в десять лет верить в такие глупости.

Но ко Дню Советской Армии – ладно, пусть мальчик выберет сам.

– Нашли праздник! – хмыкнула бабушка. – Какой-то сомнительный миф о победе большевиков под Нарвой. Вот они, плоды их победы… Ну, раз мужики придумали себе повод выпить, то у Юры тем более есть повод получить подарок.

И она повела его в «Детский мир», и он выбрал конструктор – точно такой, как у Игоря с соседней дачи…

И теперь, конечно, невозможно было просить самосвал: конструктор-то уже не вернешь обратно! Юра прекрасно помнил, как бабушка однажды перепутала размер туфель, и как орала продавщица, швыряла на прилавок коробки, сколько сил бабушка потратила на то, чтобы ее переупрямить, даже капли ландышевые пила потом. А тут – просто передумали? Нет, невозможно!

Он шел хмурый и думал о том, что такого большого самосвала нет ни у одного мальчишки на даче. Он и сам не знал, что игрушечные машины бывают такие огромные.

Бабушка повторила:

– Нельзя так сдерживать свои чувства, Юра. Это не приведет ни к чему хорошему.

Юрка почувствовал, что сейчас заплачет. Но это было, конечно, совершенно невозможно.

– Я уже десять минут за тобой наблюдаю, – сказала бабушка. – Ты же хочешь, чтобы я купила этот дурацкий драндулет поносного цвета, Юрочка!

Она сказала так смешно, особенно про поносный цвет; невозможно было не улыбнуться! И посмотрела на внука сверху вниз темно-синими, как у него, глазами – высокая, красивая, совсем не старая, с пышной короной гнедых волос, сколотых какой-то особенной, как ракушка, заколкой.

– Видишь, сама говоришь – и цвет плохой… – пробормотал он, то ли улыбаясь, то ли сдерживая слезы. – И мы же уже конструктор купили…

– Плевать, – сказала бабушка. – Плевать на конструктор! Юрочка, да разве это стоит такого терпения? Ну скажи мне честно: ты же хочешь машину?

Он смотрел вниз, на залепленный мокрым снегом асфальт, и кивок получился совсем незаметный. Но бабушка, конечно, разглядела.

– И все! – воскликнула она. – Да ведь это такая малость, Юра! Ну сам подумай: кому будет плохо оттого, что ты получишь то, что хочешь? Совершенно никому! Пойдем.

Она взяла его за руку и повела обратно в магазин, к прилавку с машинами.

И тут, прямо у прилавка, он наконец не выдержал и заплакал. Он изо всех сил сдерживал всхлипы, но слезы сами собою катились по щекам, капали на синий вязаный шарф, на цигейковый воротник пальто…

– Ну, не плачь, деточка, не плачь! – принялась его утешать полная, пожилая продавщица. – Видишь, мама уже платит за машинку! Не плачь, глянь-ка, я уж и в коробку ее ложу, видишь?

Как будто дело было в машине! Он не мог больше сдерживать себя, что-то освободилось в нем, что-то рвалось из груди, неудержимое – и проливалось слезами.

Но чувства к отцу – как их было не сдерживать? Как могли проявиться восхищение, и благоговение, и любовь, и жалость, которые смешивались в Юриной душе, когда он видел, как папа затягивает утром эти жуткие, неудобные ремни на протезе, выходит из дому, идет через двор, стараясь не оскользнуться на раскатанных детьми ледяных дорожках?..

И почему, кстати, эти ремни такие жесткие, такие негнущиеся? Юра даже специально их рассматривал: хуже, чем хомут для лошади, которую конюх запрягал в Кратове! И сам протез – чугунный он, что ли? Неужели нельзя его сделать из легкого металла – как, например, самолет или ракету? Это же так просто, почему же?.