Я взглянул на Алека. Он, конечно, слышал наш разговор. Даже несмотря на то, что его подбитые глаза превратились в узкие щёлки, он внимательно наблюдал за всем происходящим. Правда, когда я приблизился к нему, он отвёл взгляд в сторону, не в силах смотреть мне в лицо. Я прекрасно понимал, какие чувства сейчас владеют им: стыд передо мной и ненависть к остальным. У него не только физиономия сейчас истерзана, но и душа, потому что он побывал за чертой. Он пытался убить человека, и память об этом не даст ему покоя до конца его дней.

Я приблизился к пленнику. Во мне бушевали противоречивые эмоции: отвращение, жалость, гнев — но над всем царило одно, самое искреннее чувство, и я понимал, что Алеку очень важно о нём услышать.

— Я прощаю тебя, — сказал я. Он отвернулся, но я схватил его за подбородок и заставил смотреть себе в глаза. — Слушай меня, паршивый ты сукин сын! Я понимаю, почему ты так со мной поступил. Я прощаю тебя. — И убрал руку, но на этот раз он не отвернулся, а продолжал смотреть мне в глаза.

— Я очень сожалею, — еле слышно пробормотал он.

Я кивнул:

— Извинение принято, — затем развернулся к Бретту и громко, чтобы услышали все, сказал: — Всё кончено.

— Как бы не так! — ощерился Бретт. Он сейчас был в своей стихии, власть ударила ему в голову — как раз туда, где у него вместо мозга помещался кусок колбасного фарша.

— В этом городе до черта подонков, которых необходимо научить уму-разуму, — поддержала Джоди.

— Мы тут и списки составили, — прогудел Лосяра.

— Во, точно! — сказал Бретт. — Целую кучу списков. И каждый, кто в них значится, получит своё по полной программе!

Из-за моей спины послышался голос шахматистки:

— Джаред, мы делаем доброе дело. Скоро сам убедишься.

— Угу, — сказал Томми Николс. — Пусть они теперь дважды подумают, прежде чем сделать что-то, что нам не понравится!

— Да кто вы такие, чтобы судить других? — возмутился я. — Кто дал вам право выносить приговоры?!

— Ты дал, Джаред, — ответила Джоди. — Это ведь полностью была твоя идея, забыл? Вот почему мы разгромили дом Грина — в отместку за тебя. Вот почему спасли тебя от Алека. И вот почему мы привели тебя сюда.

При этих словах кровь в моих жилах вскипела. Да, я натворил в своё время глупостей, но нечего на меня всех собак вешать! Почему я должен нести ответственность за их дела? Я, может, и стоял у истоков Теневого клуба, но ведь это они вдохнули в него новую жизнь! Я хотел было возмутиться, но тут до меня вдруг дошло: видимо, я имею некую мистическую власть над этим клубом; пришла пора воспользоваться этой властью.

Я подошёл к Бретту и сказал:

— Я основал Теневой клуб, и я же его распустил. Сними с башки эту дурацкую шапку! — Я сбил бейсболку с головы Бретта. Он одним ударом впечатал меня в стенку трюма. Буксир покачнулся на своих козлах.

— Да ты нам вообще на фиг не нужен! — выплюнул Бретт, сграбастал меня за грудки и швырнул к другому борту. Зрители шарахнулись в стороны. — Сечёшь теперь, тупица?

Я ответил ему ударом в челюсть. Это тормознуло его, но лишь на секунду. Он снова схватил меня и бросил на противоположный борт.

Окружающий мир сдвинулся со своего места.

Усталость металла. Так это называется, когда железо крошится и тяжесть, которую оно поддерживало, срывается и падает, забирая с собой немало жизней. Иначе и быть не могло — старый буксир, в трюм которого набилась куча народу, не выдержал. Раздалось кряхтенье деревянной обшивки, затем треск ломающегося металла и приглушённый звон, когда обломки ударились о землю. А затем ржавые козлы, на которых стоял буксир, подкосились, и судно с сокрушительным грохотом завалилось на бок.

Мне в жизни не случалось пережить землетрясение, но я вполне могу себе его представить — наверно, ощущения те же самые.