Изменить размер шрифта - +
Какой оживленный у нас получился вечер! Теперь же, я думаю, пора укладываться спать. Доброй ночи, Поль! До завтра, Феликс!

— Турлу! — отозвался тот.

Мари, Камилла и Адриан застыли от удивления на первых ступеньках лестницы, ведущей на второй этаж. Увидев их лица, Поль расхохотался.

— Я совсем забыл вам сказать, что у наших соседей из-за океана презабавная манера здороваться и прощаться. Вместо «До свидания!» типичный канадец скажет «Турлу!». В этом слове — все самые лучшие чувства, которые испытывает к вам собеседник. Оригинально, не так ли?

Члены семейства Меснье обменялись лукавыми взглядами и хором произнесли:

— Турлу, Феликс!

Камилла прыснула, но Мари с беспокойством посмотрела на дверь бывшей гостиной, которая стала теперь обычной жилой комнатой. Она сказала тихо:

— Чш! Тише! Я совсем забыла о нашей Нанетт. Не будем ее будить. Слава Богу, сегодня она легла пораньше, а то бы своим ворчанием испортила нам вечер. Наша славная Нан и слова не хочет слышать о войне!

Они молча разошлись по своим комнатам. Очень скоро солидный особняк доктора Меснье, расположенный на центральной площади городка, погрузился в темноту.

Мари долго не могла уснуть. Она еще не вполне оправилась от пережитого во сне ужаса и потому думала о жестокостях войны, которая стольких одела в траур и так сильно потрясла всю страну. На сердце у нее было тяжело. В памяти всплыли знакомые строки:

Долгие песни

Скрипки осенней,

Зов неотвязный

Сердце мне ранят,

Думы туманят

Однообразно.[2]

Строки из стихотворения Поля Верлена, которое ее ученицы заучивали на память, внезапно вызвали у нее желание заплакать. Эти строчки стали зашифрованным посланием, которое передали по Би-би-си, чтобы сообщить слушателям о высадке союзников в Нормандии. Сердца слышавших их французов заставила трепетать надежда: их скоро освободят! Во всех домах Франции, где было радио, нарастало нетерпение, в то время как на берегах Атлантики готовились сражаться насмерть.

Мари потянулась к прикроватному столику и достала из ящичка сложенный носовой платок. Адриан, который успел задремать, проснулся. Удивленный, он спросил:

— Тебе снова приснился страшный сон, дорогая?

— Нет, не беспокойся. Мне просто не спится.

Адриан притянул ее к себе. Она прижалась к его груди, устроила голову на плече. Он пробежал пальцами по гармоничному овалу ее лица, и только тогда его пальцы ощутили на щеках жены следы слез.

— Ты плачешь?

— Уже нет! Я думала о войне. Но теперь я буду смотреть только вперед!

Адриан, успокоившись, нежно обнял ее, потом его губы нашли губы Мари. Они поцеловались…

Колокол на церковной колокольне прозвонил один раз.

 

Глава 2 Под звуки аккордеона 

 

26 декабря 1945 года 

Мари перетирала вымытую после ужина посуду. Из радиоприемника, который стоял возле печки, лилась мелодия — играл аккордеон. Обычно, услышав виртуозную игру Жана Сегюреля, а это был именно он, хозяйка дома начинала пританцовывать. Но сегодня веселой музыке не удалось рассеять ее грусть. Мари вздохнула и сама удивилась тому, как легко по щеке покатилась слезинка.

— Какая я глупая! — прошептала она. — После этого ужасного сна я так легко расстраиваюсь и плачу…

Она поставила салатник на полку в буфете и нашла в кармашке кофты носовой платок.

Волна меланхолии, накрывшая ее, никак не хотела уходить. Мари продолжала плакать, когда в кухню вошла старушка в черном платье и с традиционным лимузенским чепцом на седых волосах. Ее домашние туфли почти неслышно скользили по красной плитке пола. Мари, которая стояла закрыв лицо руками, не заметила, как та вошла.

— Курочка моя, что с тобой? — спросила старушка с сильным лимузенским акцентом.

Быстрый переход