С приличествующей поспешностью он заторопился вслед Квентл и Данифай. Джеггред шел за ним, Фарон слышал его дыхание и тяжелую поступь в пяти шагах позади себя.

— Теперь, когда мы здесь, куда именно мы должны идти? — поравнявшись с Квентл, спросил он.

Квентл взглянула на небо, на светящийся поток душ, сияющий, будто украшенный драгоценными камнями свод пещеры Мензоберранзана.

— Мы последуем за душами к Ллос, — ответила она.

— И?.. — осмелился задать вопрос маг.

Квентл остановилась и гневно уставилась ему в лицо. Змеи в ее плетке высунули жала.

— И?.. — перепросила она.

Фарон уставился в землю, но повторил:

— И что, госпожа? Ллос призывает свою Йор'таэ, но что Йор'таэ должна будет делать?

Некоторое время Квентл молчала. Фарон поднял взгляд и увидел, что верховная жрица смотрит не на него.

— Госпожа? — напомнил он.

Она очнулась.

— Простого мужчины это не касается, — ответила настоятельница Арак-Тинилита.

Фарон поклонился, мозг его стремительно соображал. Хотел бы он знать, известно ли даже Квентл, что же должна будет делать Йор'таэ и что такое приключилось с Ллос. Возможность того, что и она этого не знает, тревожила его.

Квентл больше ничего не добавила, и они пошли дальше.

Фарон оглянулся и встретился глазами с Данифай. Она облизнула губы, улыбнулась и накинула на голову капюшон плаща.

ГЛАВА 4

Вокруг Громфа с треском пылали пожары. Черный дым поднимался в небо, застилая Базаар сюрреалистическим туманом. Покинутые лавки и палатки лежали грудами обугленных развалин. Черные застывшие фигуры торговцев-дроу, обращенных в камень прикосновением личдроу Дирра, принявшего форму каменного же великана, валялись тут и там, будто отливки из металла. Некоторые из окаменевших дроу расплавились, как свечной воск, от жара при взрыве магического посоха; их уже не оживить во плоти. Громф не стал дальше размышлять об их судьбе.

Широкие глубокие борозды, оставшиеся после бившегося гиганта, уродовали ровную площадь Базаара.

Громф, все еще оглушенный уничтожением посоха, сидел, обмякнув, на холодном каменном полу, вытянув перед собой ноги. От его одежд поднимался дым. Мысли его двигались медленно; все чувства притупились.

Притупились, однако не настолько, чтобы он не ощущал боли. Огромной боли.

Его тело было сильно обожжено. Ему казалось, будто миллионы игл пронзают его кожу, словно его погрузили в кислоту. Его недавно откушенная нога еще не до конца приросла на место, и бедро тоже полыхало болью. Его немагическая одежда — к счастью, ее было на нем немного — прикипела к коже, превратив ее в подобие сплава из горелого мяса и ткани. Можно себе представить, как должно выглядеть его ничем не защищенное лицо. Удивительно, что он вообще может видеть. Должно быть, он закрыл глаза — глаза своего пленника из Аграч-Дирр — перед взрывом.

В руках он держал два обуглившихся обломка. Он уставился на них, тупо размышляя об их предназначении. Внешне они напомнили ему его собственные руки — тонкие и обгоревшие почти до неузнаваемости. Ему понадобилось некоторое время, чтобы сообразить, что это такое — остатки магического посоха.

С гримасой он оторвал остатки пальцев от дерева и позволил обломкам посоха со стуком упасть на землю.

Не видя на площади никого, кроме Нозрора, который сидел на корточках рядом с ним и нервно кудахтал, Громф на какой-то безумный миг решил, что уничтожение посоха, должно быть, истребило все живое в Мензоберранзане.

Глупость этой мысли заставила его улыбнуться, и он мгновенно пожалел даже об этом маленьком движении. Обуглившаяся кожа на его губах треснула, причинив ему новую мучительную боль.