Изменить размер шрифта - +

— Ага, и Мария тоже. Думали, наверно, что я их на волю отпущу. Нет, не отпустил бы — побаловался бы с ними да и в подвал. Да вот еще: красноармейцы кое-какими царскими вещичками воспользовались: кто сам забрал, кому подарили, чтоб ласковее был конвой, сами дочки царские и Александра. Так вот, эти вещи мы в могилу их общую подкинем, чтобы достоверней было. Все понял?

— Да ясно, — плюнул на землю Ваганов и пошел отдавать распоряжение, чтобы тела убитых в кузов погрузили.

У предместий Екатеринбурга были уже через полчаса. Юровский, сидевший в «моторе» с Вагановым, пальцем указал на дом, спящий и молчаливый, как и все соседние дома, и тут же автомобили остановились, и люди, вышедшие из них, перескочили через низенький штакетник и, поднявшись на крыльцо, застучали в дверь, а когда им отворили, то в горницу, громко топая ногами, вошли шесть человек, вывели на улицу всех женщин, обряженных по ночному времени в длинные холстинные рубахи, и погрузили в кузов, где лежали мертвые тела. После их повезли туда, где суждено им было стать совсем не теми, за кого их считали прежде. Не Павлова Авдотья с дочерьми спустилась в полуподвал Ипатьевского дома, а сама бывшая императрица Александра Федоровна с великими княжнами — Татьяной, Ольгой, Марией и Анастасией.

Там, в комнате, где окно забрано было толстыми стальными прутьями, стояли незнакомые им люди и будто чего-то ждали. Скоро в комнату прошли мужчины в кожанках, в шинелях. В руках у многих были винтовки, быстро зачитали приговор, и сразу же раздался женский крик и визг, который был заглушен стрельбой, и смерть навеки облагородила одних, других же взяла к себе за то, что обладали вредным свойством быть преданными тем, кого любили.

Потом тела убитых на простынях выволокли во двор, бросили в кузов грузовика, отвезли за город и близ деревни Коптяки жгли на кострах, травили в крепкой кислоте, рвали ручными бомбами, чтобы понадежней скрыть свою оплошность и нерасторопность. И когда в пятнадцати верстах от места, где спрятали убитых, уже на зорьке, на обширную поляну посредине леса вышли семеро уставших, просто обессиленных людей, в кронах сосен, распростертых над их головами, прошумело что-то и протяжно загудело, эти семеро людей увидели, что в утренних розовинах неба пронеслись над ними плачущие тени, и тут же угадали стоявшие на поляне в этих плачущих тенях облики знакомых им людей. Угадали и перекрестились.

И едва исчезло это видение, как Николай, измученный, едва не падавший, с распухшим от комариных укусов лицом, но все ещё державший на руках Алешу, воскликнул:

— Смотрите-ка, домик!

— Да это и домиком нельзя назвать, — словно обижаясь на поспешное заявление мужа, сказала Александра Федоровна. — Какая-то избушка, шалаш.

— Нет, мама, не шалаш, — сказала резвая Мария, такая же уставшая, как все, но все ещё не потерявшая всегдашнего бодрого расположения духа. — Я уверена, что здесь живут лесные охотники. Так это или не так, мы обязательно должны туда войти. У меня все платье мокрое, и если мы не просушим нашу одежду, то нам вскоре будет все равно: умереть от пуль большевиков или от воспаления легких.

Николай, хоть и признал про себя, что утверждение дочери легкомысленно, однако упрекать её не стал и лишь сказал:

— Что ж, нужно подойти поближе да посмотреть, что это за жилье. Вперед.

Они побрели в сторону домика, который на самом деле был убог с виду, сложенный из бревен в обло, невысокий, с односкатной крышей, с единственным небольшим окошком, этот дом походил скорее на сторожку лесника, чем на жилище, пригодное для постоянного проживания. Когда путники подошли к дому и Николай, поставивший Алешу на землю, заглянул вовнутрь, то никого не увидел. Постучал в оконце — никто не отозвался, не подошел к окну.

— Попробуем зайти, если дверь не заперта, — повернулся Николай к жене.

Быстрый переход