Ради этого Николаю звонили в квартиру, все так же помещавшуюся на Васильевском, куда провели телефонную линию, и Романов, прежде, в "царские времена", так не любивший телефон, с удовольствием принимал заказ, потому что работать для людей ощущалось им не как неприятная, тяжкая обязанность, но как истинное удовольствие.
И тогда он ехал на своем коралловом «делонэ», одетый очень элегантно, у дорогого портного, в перчатках и котелке, в лаковых туфлях с выпущенными на них гетрами, но заходил в ателье, где его уже дожидались, неспешно, с достоинством, кланяясь важной персоне лишь одним подбородком, безо всякой лести или даже подчеркнутого внимания. С таких клиентов, правда, Николай брал не по обычной таксе, а втридорога, словно наказывая советских тузов за то, что вынудили приехать, побеспокоили.
— Да это уж даже чересчур, товарищ Романов… — говорили иногда ему, когда слышали, сколько им придется платить.
— А для особенных клиентов и плата особенная, — не моргнув глазом, отвечал сомневающемуся Николай, набрасывая на аппарат чехол. — В следующий раз ступайте к Темкину или к Векслеру, если вам мои условия не подходят. Впрочем, вчера снимал полпреда Жировского, так он не жаловался…
И вот однажды Николаю позвонили. Он в это время, правда, находился не дома, а в ателье на проспекте Володарского, и сотрудник мастерской на бывшем Невском сообщил, что его желают видеть, чтобы сняться, четыре гражданина, "с виду приличных очень".
— Ладно, еду, — коротко ответил Николай и уже через пятнадцать минут входил в свой основной салон.
Сидевшие там мужчины расположились на кожаном диване по-свойски, развалясь, покуривая, о чем-то перемигиваясь. Когда Николай вошел, они, однако, встали, и один из них, низкорослый и уже седой, пряча за спиной окурок, заговорил:
— Э-э, нам бы карточку у вас заказать, с наших вот персон, коллективную, или, как раньше говорили, артельную! — и рассмеялся неискренне и деланно.
— Прошу вас в соседний зал, — сказал Николай, указывая рукой на дверь. — Какой формат желаете? Кабинетный?
— Да, кабинетный вполне нам сгодится, — весело крикнул все тот же человек, обнажая фарфор вставных зубов. — С декорациями не беспокойтесь, нам что-нибудь попроще, без всяких там чертей и амуров.
— Чертей и амуров не держу, — приготавливая аппарат к съемке, говорил Николай, — впрочем, как вам будет угодно. Садитесь на тот диванчик, или пусть двое сядут, а двое встанут по краям.
"Где-то я уже видел этого человека, — подумал Николай. — Вон того широкоплечего, с бородой".
Наблюдая за тем, как мужчины устраиваются для съемки, грубовато подталкивая друг друга, клоунски поправляя галстуки и подтягивая брюки, Николай догадался, что пришли они сюда совсем не ради фотоснимка, а для чего-то иного.
— Итак, господа, вы уже устроились? — желая казаться веселым, спросил Николай, вставляя в аппарат кассету с пластинкой. — Так позвольте — я на вас взгляну через объектив.
Когда Николай, накинув на голову черное сукно аппарата, нашел четверых клиентов в окошке объектива, то увидел, что теперь в руке каждого из них был зажат пистолет или револьвер, наведенный прямо на него.
— Товарищи, право, не понимаю, что здесь происходит? — выпростал Николай свою голову из-под сукна. — Вам что, угодно сниматься с револьверами?
Мужчины дружно рассмеялись, спрятали оружие в карманы и вразвалочку подошли к аппарату, остановились в двух шагах, а низкорослый седой обладатель великолепных вставных зубов скомандовал, подражая цирковым гимнастам:
— И-и-и раз!
Они поклонились в пояс, дружно, и было ясно, что этот шутовской поклон был у них тщательно отрепетирован, — уж больно славно все получилось. |