Однако движение к благоденствию было неожиданно прервано…

Ступень девятнадцатая

МИТРОПОЛИТ ПЕТРОГРАДСКИЙ

Он вышел из ателье на Невском, когда услышал шум, людской говор, проникший сквозь стеклянные расписные двери. Простые с виду люди — рабочие, работницы, торговцы — толпились на тротуаре, вытягивали шеи, смотрели куда-то вправо. На многих лицах — напряженное ожидание, на других праздный интерес, глумливый и суетный.

— Ну что, не видно? — спрашивал кто-то из самых нетерпеливых.

— Нет, не видать еще, да и рановато — вчерась-то ровно в полдень провозили.

— А может, сегодня и не будут судить али другой какой дорогой повезут.

— Нет, будут, ещё три дня суд продолжится, — возражал кто-то солидным, всезнающим голосом. — Да и возят по Невскому как раз для того, чтоб опозорить покруче, на осмеяние всего народа выставить: вот, дескать, святителя вашего под конвоем везут. Осрамить хотят их, а нам побольнее сделать…

— Да не вякай ты, не вякай, — слышалось пренебрежительное. — Поделом им, толстопузым! Будут знать, как опиум народу навязывать!

Николай, слушавший все эти разговоры и не понимавший, о ком идет речь, давно не читавший газет, потому что предпринимательство отнимало у него весь досуг, спросил у стоявшего рядом человека, казавшегося ему культурнее других зевак.

— Скажите, а кого же везти собираются?

Тот взглянул на Николая с явным удивлением, хмыкнул:

— Эк вы, батенька, словно только что в Питер приехали. Не знаете разве, что каждый день митрополита Вениамина со товарищи на суд по этой улице возят в открытых автомобилях. Вот и собираются люди, чтобы поглазеть. Может, последние деньки по нашей грешной землице владыка ходит — к расстрелу, слыхал, дело ведется… — прибавил собеседник уже почти шепотом.

— Как, за что же могут расстрелять митрополита? — напротив, очень громко, взволнованно проговорил Николай, но человек лишь отвернулся от него с поспешностью, пробормотав:

— А вот пойди на суд да сам все и узнай…

Наконец по веренице ожидавших появления митрополита, протянувшейся вдоль проезжей части Невского, пробежал шумок:

— Везут, везут! Вениамина везут, Петроградского!

Послышался рокот моторов, толпа задвигалась, поперла на мостовую, но откуда ни возьмись явились люди в военной форме, с кобурами на поясах, заталкивали зевак обратно на тротуар, крича при этом:

— А ну, назад! Мешаешь проезду!

Кортеж из десятка автомобилей с открытым верхом следовал медленно, будто прав был тот, кто говорил, что митрополита и его соратников нарочно выставили напоказ в положении арестованных. Но если такой замысел у устроителей зрелища имелся, то они не учли того, что арестованный глава Петроградской епархии может вызывать у смотревших на него людей, из которых по крайней мере две трети были искренне верующими людьми, горячее сочувствие.

Автомобили с арестованными были ещё далеко, а уж к гудению моторов примешался какой-то странный звук, летевший откуда-то справа, со стороны движения машин. Скоро Николай разобрал, что этот звук был нестройным пением, нестройным, но очень страстным, отчаянным, точно люди старались заглушить им шум моторов, поглотить им позор, в котором пытались утопить сейчас большевики их владыку. Это пение распространялось справа налево по мере движения кортежа, словно горел бикфордов шнур, передающий огонь по всей своей длине. И Николай уже слышал страстное:

Господи сил, с нами буди-и! Иного бо разве Тебе помощника в скорбех не имамы-ы! Господи сил, помилуй на-а-ас!

И вот автомобиль, первый из кортежа, проехал перед ним, и Николай увидел изможденное бородатое лицо под короной белого клобука митрополита.