Александра Федоровна часто приезжала к мужу в Ставку. Приезжала вместе с детьми, со своей подругой Анной Вырубовой. Они жили в поезде, но в час дня за ними приезжал автомобиль, и они отправлялись в губернаторский дом, к завтраку, а летом трапезничали в саду, в палатке, откуда открывался чудный вид на реку и окрестности Могилева. Все радовались, глядя на Алексея Николаевича: он вырос, возмужал, окреп, пропала его былая застенчивость жизнь в Ставке пошла ему на пользу.

Ценно своими бытовыми подробностями описание обеда в Ставке, оставленное одним очевидцем:

"…все начинают входить в столовую. Там большой стол для обеда и маленький — у окон — с закуской. Царь первый сдержанно закусывает, отходит, к нему присоединяются великие князья. Без стеснений все подходят к закуске. Гофмаршал обходит гостей и указывает, где кому сесть. У него в руках карточка, на которой в известном порядке написаны наши фамилии, имя царя подчеркнуто красными чернилами. Сегодня за столом 31 человек, обычно бывает 26–30.

Когда все закусили, царь идет к своему месту и садится спиной к двери зала. Рядом с ним, справа, Михаил Александрович, слева сегодня бельгийский представитель де Рикель. Рядом с Михаилом — Георгий Михайлович, затем Сергей, Шавельский, Штакельберг, Кедров, я и т. д. Против царя — Фредерикс. Подчеркнутые фамилии означают постоянные места, все остальные меняются, что и составляет особую обязанность гофмаршала, который должен руководствоваться при распределении гостей разными соображениями.

Сразу начинается разговор соседей между собой. Царь почти весь обед говорил с де Рикелем, оба много смеялись, а бельгиец при всей своей тучности просто подпрыгивал на стуле. С Михаилом Александровичем несколько слов в разное время, что и понятно — он свой.

Меню: суп с потрохами, ростбиф, пончики с шоколадным соусом и конфеты, которые стояли с начала обеда посредине стола на нескольких блюдах и тарелках. Перед каждым из нас четыре серебряных сосуда. Самый большой стопка для кваса, красное, портвейн или мадера, все напитки и вина в серебряных кувшинах. Стекла, фарфора и т. п. нет: Ставка считается в походе — ничего бьющегося не должно быть…"

А между тем царице не верят в Ставке из-за связи с Распутиным. Старец опорочил лучшего человека России, и в офицерской среде ко времени свершения февральской революции желание унизить царя было столь высоко, что не стеснялись передавать из рук в руки отпечатанную за границей карикатуру следующего содержания: слева германский император Вильгельм измерял линейкой длину снаряда, а справа на коленях Николай — мерил аршином… Распутина.

И все хохотали, и никто не считал нужным стесняться…

Ступень двадцать вторая

НОВАЯ ОППОЗИЦИЯ

— Да берите, берите, не стесняйтесь, пожалуйста! — говорил человек с копной кудрявых волос, живыми, очень неглупыми глазами, разрезая яблоки на большом фарфоровом блюде. Николай, видя как из-под сочных долек на блюдо стекает бесцветная влага, думал о том, что ценой этого с виду безобидного, мирного дела стала кровь его подданных, пролитая с такой же беспечностью, как этот яблочный сок.

— Нет, спасибо, я яблок не ем.

— И зря, и зря, — говорил председатель Ленинградского Совета товарищ Зиновьев — фигура заметная и на общероссийском небосклоне. — Яблоки, знаете ли, способствуют работе мысли. Недаром на Ньютона именно яблоко упало.

И Зиновьев, очень довольный своей шуткой, рассмеялся, вынуждая улыбнуться и самого Николая, которого всесильный правитель его бывшей столицы вызвал в Смольный лично, позвонив ему по телефону, и этого звонка Николай ждал давно, хотя и не знал всего, что стояло за желанием Зиновьева познакомиться наконец с человеком, о котором ему говорили как о лице, очень якобы похожем на расстрелянного царя.