— Я рада этому. А где Франни?

— Она сейчас у своей бабушки, но скоро переедет к нам. Рой сказал, что перевезет ее завтра, после того, как… как все будет прибрано. Мне надо идти: я им помогаю. Пока.

— До свидания, Дженни.

Когда девчушка ушла, тетя Мэгги занервничала.

— Он с ума сошел — разве можно разрешить этой дьяволице оставаться на ночь. Она способна поджечь дом или убить его.

— Тетя Мэгги! Побойтесь бога!

— Я пошутила, Пру, успокойся. Правда, обидно, что он просил нас не приходить. Я уже собиралась исчезнуть ненадолго, чтобы приготовить им поесть.

— Вы, тетушка?

Она посмотрела на меня ясными, как у ребенка, глазами:

— Да, собиралась, а что в этом дурного? Все было так, как я и представляла. Предугадать действия тети Мэгги в ближайшую минуту было просто невозможным. Когда мы расставались перед сном, она поцеловала меня в щеку, но в ее поцелуе не хватало привычной теплоты.

Я лежала в кровати и смотрела на озеро. Луна сияла в полнеба, но иногда ее голубой диск закрывали медленно плывущие огромные облака. В какое-то мгновение я подумала, будет ли Рой Маквей, поселившись в коттедже, смотреть на залитое лунным светом озеро. Мне в это не верилось. Я легко представляла себе сидящего здесь в задумчивости Дэви Маквея, но не Роя. Я даже могла поместить в коттедж Франни, вглядывавшуюся в мерцающий за окном лунный свет, хотя она и не в состоянии постичь всю его волшебную красоту. Внезапно меня охватила щемящая тоска. Я собиралась отсюда уезжать, а ведь именно в Роджерс-Кросс у меня появилось чувство защищенности. За какие-то недели эта прекрасная земля дала мне душевные силы победить в единоборстве с Яном. Его власти надо мной пришел конец. Я знала: он больше никогда не сумеет сломить мою волю.

Господи! Что я за несчастный, вечно терзаемый противоречиями человек! Дух противоречия, живший во мне, не дремал. Наряду с предотъездной грустью во мне росло сожаление: «Зачем мы оказались в поместье Маквея?» То, что сейчас происходило в моем сердце, способно в корне изменить мое будущее. Меня изнуряла постоянная борьба с самой собой — я победила свои нервы, победила страх. Но хватит ли у меня воли противостоять новому, куда более сильному чувству? Я даже не смела назвать это чувство, вспомнив свой недавний горький опыт. И почему, боже, разжег это пламя синеглазый, белокурый Дэви Маквей?!

Постепенно я погружаюсь в сон. Луна светила мне прямо в лицо, и я вспомнила давнее поверье: каждый, кто спит с лунным светом на лице, проснется утром безумцем. Но древнее поверье не испугало меня.

Мои веки смыкались, когда сквозь туман я увидела силуэт человека, шедшего от озера к коттеджу. На темном фоне его могучей высокой фигуры резко выделялась белая перевязь. Я пыталась не думать о Дэви: напрасно — и во сне я грезила о встрече с Маквеем.

Словно наяву, я видела, как встала в кровати на колени, резким движением распахнула окно и позвала Дэви. Он приблизился и протянул руки ко мне. Никакой перевязи на нем уже не было. Я перешагнула через подоконник и спрыгнула вниз. Подобно Сивилле, изображенной Микеланджело на потолке Сикстинской капеллы, я парила над Маквеем, пока он не подхватил меня и не прижал к себе. Я смеялась от счастья в его объятиях: мне чудилось, что смех длится целую вечность… Откуда-то издалека донесся голос тети Мэгги:

— Проснись, Пру! Проснись!

Я открыла глаза и увидела, что она стояла рядом со мной, повторяя:

— Проснись, Пру! Тебе приснилось. Проснись!

Я в недоумении смотрела на тетю Мэгги до тех пор, пока не вспомнила свой романтический сон. Испугав и себя, и тетю Мэгги, я горько разрыдалась. Улегшись рядом со мной на узкой кровати, тетя Мэгги крепко меня обняла, приговаривая:

— Ну, будет, будет, успокойся.