– Ты, как всегда, сама галантность.

– Все ради тебя, детка. – Рядом оглушительно завыли сирены. – Потащишь его к машине?

– А ты что предлагаешь? Швырнуть головой вперед?

Мне хотелось пошутить, но получилось довольно зло. Джейс перестал улыбаться.

– Можно и швырнуть, дорогуша. Только обязательно на бетонный пол.

До Сент-Сити мы добрались на ночном самолете; он высадил нас в аэропорту вместе с толпой нормалов. Я радостно выскочила из салона, поскольку клаустрофобия – беда всех псионов. К тому же я была счастлива избавиться от постоянного гула двигателей, который издает весь воздушный транспорт. Этот гул отдается у меня в коренных зубах и даже в костях. Нормалы его обычно не замечают, однако после длительного полета даже у них начинается нервный зуд. Их можно понять – я сто раз видела, как начинает нервничать нормал, оказавшись в одном купе с псионом. Почему-то нормалам кажется, будто мы стараемся прочесть их мысли или подчинить их своей воле, хотя одним богам известно, до чего мы не любим копаться в их мерзких мыслишках. Без строгой упорядоченности мыслей и способности управлять своим разумом, которая вырабатывается годами, мозг быстро сгнивает, но нормалам кажется, что так и должно быть. Как они это терпят, ума не приложу.

На мне была моя последняя чистая рубашка, а вот джинсы были в пятнах засохшей крови и пахло от них, как от гнилых фруктов; наверное, поэтому я то и дело ловила на себе косые взгляды нормалов, которые демонстративно отодвигались от меня подальше. А может, виноваты были мои кольца, поблескивающие в тусклом свете серенького утра, или мой бронежилет с целым набором ножей и пистолетов, ясно дающий понять, что я охотник-профессионал с лицензией на ношение любого оружия, кроме автоматического. А может, дело было в моем дьявольски красивом лице и бархатистой смуглой коже, в темных глазах и полных, чувственных губах; или в моей правой руке, которая иногда вдруг сама по себе начинала скрючиваться, словно пыталась нащупать рукоять меча. Как мне не хватало моей катаны и той уверенности, которая появлялась, когда я бралась за ее рукоять; ножи – это совсем другое. И все же вонзить меч в сердце демона – значит рисковать своей жизнью, а не какой-то там рукой. Тогда мне повезло; если бы Джафримель меня не изменил, то, убив Сантино, я бы тоже погибла, а не отделалась одной изуродованной рукой.

Да. Везучая я, ничего не скажешь.

Мы ждали, когда подъедет трап. У меня слегка пощипывало кожу, Джейс опирался на свой посох, в последний момент захваченный в гостинице Джерси; на верхушке посоха болталась веревка из рафии и висящая на ней связка косточек, которые постукивали, ударяясь одна о другую, даже тогда, когда посох не шевелился. У посоха шамана есть одна особенность – спустя какое-то время у него появляется словно бы своя жизнь и своя личность, как у всех предметов, наделенных энергией. Рассказывают, что некоторые шаманы до сих пор передают свой посох ученикам или детям, как в добрые старые времена. Джейс был шаманом-эклектиком, как и большинство североамериканских шаманов; трудно работать на Гегемонию, если владеешь только одной профессией. Мы, псионы, живем как сороки – то тут что-то подхватишь, то там. А как же иначе? Если уж ты наделен и магическими способностями, и энергией, глупо этим не воспользоваться.

Пощипывание кожи означало, что мое тело начало приспосабливаться к потоку энергии, витающей в сыром воздухе. Аэропорт оказался забит транспортом, поэтому нас отвезли в запасной док. Моросил мелкий осенний дождик, приносивший с собой запахи воды, морской соли и этот особый, влажный запах пропитанного радиацией Сент-Сити.

Я дома. Странно: чем дольше я моталась по разным городам, тем больше думала о Сент-Сити как о своем доме.

– Поедешь домой? – спросил Джейс, легонько стукнув концом посоха по бетону.

От дождя его золотистые волосы потемнели и слиплись; кровоподтек начал рассасываться.