...Где в тумане двигались другие тени — призраки Слита...

* * *

Посуда на столе начала дребезжать, одна чашка стала приплясывать на блюдце, словно собираясь убежать.

Розмари Джинти прижала к губам ладонь, чтобы не закричать, а ее муж Том через плечо оглянулся на свистопляску на столе. Его мясистые руки еще держались за занавеску, которую он только что задернул, чтобы не видеть туманной ночи снаружи, но они разжались, когда он увидел танцующий фарфор.

Чашка наконец перескочила через край блюдца и продолжила свое движение по столу; Том с Розмари в немой тишине смотрели, как, приплясывая, она добралась до края стола и упала на пол. На полу в верхней гостиной у Джинти почти от стены до стены расстелился толстый ворсистый ковер, и чашка не разбилась, а только подскочила, несколько раз дернулась и затихла.

— Том! - наконец смогла выкрикнуть Розмари, словно обвиняя его в преступлении.

Если она ожидала ответа, то его не последовало. Вместо этого хозяин «Черного Кабана» осторожно приблизился к столу с дребезжащей посудой и протянул перед собой руку, как будто пытаясь утихомирить расшалившееся домашнее животное. Ради экономии места стол был придвинут к стене, и по краям стояло два стула (за исключением завтрака Джинти редко принимали пищу у себя, предпочитая ресторанчик прямо под их комнатой), а саму гостиную загромождала разномастная мебель с разными безделушками, которые коллекционировала Розмари. В углу стоял телевизор, включавшийся от случая к случаю, на нем располагались лампа и фотография в рамке, а в углу напротив находились низенький кофейный столик и комфортабельное кресло, в котором в настоящий момент и восседала Розмари. Оставшееся место занимали длинный стол для посуды, диван, сервант и старенькая радиола.

Том Джинти осторожно потянулся к ближайшим чашке и блюдцу и прихлопнул танцующую чашку, как муху. Она поддалась насилию и застыла под изрядной тяжестью его ладони и некоторое время стояла спокойно, даже когда он приподнял руку. Потом дрожь возобновилась в такт с общими колебаниями фарфоровой посуды. Крышка дребезжала о край чайника, а в сахарнице подскакивали песчинки сахара; даже молоко в прекрасном фарфоровом молочнике устроило миниатюрный шторм.

Когда хоровод вдруг прекратился и все застыло, тишина показалась такой же пугающей, как дребезжание вначале.

А когда Джинти обернулся к жене и открыл рот, чтобы что-то сказать, одна из безделушек Розмари, фигурка якобы восемнадцатого века, пробила стекло серванта и пронеслась через комнату.

На этот раз Розмари не удержалась от визга, потому что фигурка пролетела всего в дюйме от ее уложенных, обесцвеченных волос. Штуковина с размаху ударилась о стену рядом с задернутой занавеской и, разлетевшись на куски, упала на пол. От визга жены Джинти съежился и в изумлении уставился на разбитое стекло серванта.

Набрав в грудь воздуха, Розмари повернулась к мужу.

— Это все ты! — завопила она, и его изумление сменилось ужасом. — Ты и все эти... — Она возмущенно махнула рукой к окну, — ...прочие.

— О чем ты говоришь, женщина? — Он недоуменно покачал головой.

— Сам понимаешь! Черт возьми, ты сам прекрасно понимаешь!

Круглое лицо Джинти побледнело, на щеках и носу проступили красно-синие вены. О Господи, неужели она права? Такие штуки происходили в Локвуд-Холле... Господи, нет, это совершенная чепуха. Он участвовал в этом, но не верил. Это было вроде деревенской традиции, да, тайной, но не причиняющей никому никакого вреда. Всегда на следующий день он трясся от страха и ничего не помнил, только какие-то обрывки, куски дурацкой церемонии, глупое пение, напяливание древних одежд. Вроде масонов, так же безобидно. Но откуда знает Розмари? И что она знает?

Джинти закрыл лицо руками, потому что мимо просвистела еще одна безделушка из разбитого серванта.