Далеко, на невидимой отсюда железной дороге прогрохотал поезд. Колеса громыхали долго: шел большегрузный состав, и в тихом ночном воздухе звук даже на таком расстоянии получался отчетливым и громким.

Слепой нащупал в кармане сигареты, но пальцы разжались, и пачка соскользнула обратно в карман.

Курить не хотелось совершенно, хотя по логике вещей человек, посреди ночи разбуженный кошмаром и вышедший на улицу, чтобы поостыть, был просто обязан выкурить хотя бы одну сигаретку. Просто так, чтобы отдать дань традиции.

Он снова усмехнулся. Внезапно все стало просто и ясно. Память все равно вернется, и это будет скорее всего больно, возможно, стыдно и почти наверняка неожиданно. Так или иначе, с этим придется жить дальше. «Надо пойти к этому их чудотворцу, – подумал он. – Вряд ли он мне поможет, и вряд ли он мне навредит… Вряд ли этот провинциальный клоун вообще на что-нибудь способен. Ну а вдруг? Опасности надо идти навстречу, потому что, сколько бы ты от нее ни бегал, она будет идти за тобой по пятам, нюх у нее получше, чем у любой ищейки, от нее не спрячешься. Ей можно только сломать хребет и растоптать голову каблуком.» Между прочим, это все не мои слова, кто-то мне их говорил.., давным-давно.., не помню ничего… Ничего, черт подери, не помню!"

Он даже ударил кулаком в ладонь от досады.

Решено, сказал себе Глеб. Завтра же иду к колдуну, или гуру, или как он у них там называется… Вот ведь сочинили религию, сами не поймут, во что верят… Аркадий, к примеру вроде далеко не дурак, а объяснить толком, кому они там на своих собраниях молятся, ни в какую не может. Я-то никому молиться не собираюсь, хотя это может оказаться одним из непременных условий, которые мне будут поставлены. Ну, это уж дудки, твердо решил он.

Не хватало еще на старости лет в сектанты податься… «С Аркадием, что ли, поговорить, – подумал он вдруг. – И ему на дежурстве веселее, и я время скоротаю. Заодно и обрадую хорошего человека – уговорил, мол, веди, чего там… Только что же это хороший человек мне сегодня так старательно лапшу на уши вешал?»

Он неторопливо двинулся вдоль здания, направляясь к флигелю, черневшему в кустах уже начавшей зеленеть сирени, где размещался морг. Из-за флигеля торчала длинная труба котельной, из которой вился легкий дымок – ночи были еще очень прохладными.

«А ведь спит, наверное, друг Аркадий, – подумал Слепой. – Дрыхнет без задних ног после своих приключений, какими бы они ни были. Намаялся за день и спит, а я лезу со своими разговорами. Ничего, – решил он, – если спит, будить не стану, повернусь и уйду».

В кустах справа вдруг кто-то заорал дурным, нечеловеческим голосом. Кто-то завозился там с треском и хрустом, а потом из кустов бомбой вылетел незнакомый Глебу дымчато-серый кот и, задрав пушистый, толстый, как полено, хвост, стремительно пересек дорожку и исчез в кустах сирени, окружавших морг. Следом за ним из кустов неторопливо вышел облезлый черный котище по кличке Бармалей. Это было не имя, а кличка, как у уголовника, потому что был Бармалей прирожденным бандитом, вором, разорителем гнезд и драчуном, раз и навсегда присвоившим себе право единолично царствовать в больничном дворе. Кроме того, насколько мог заметить Глеб, Бармалей отличался безобразной половой распущенностью, свойственной, по слухам, представителям уголовного мира. С соперниками, посягавшими на неприкосновенность его территории и его гарема, Бармалей расправлялся не хуже любого пахана.

Черный разбойник некоторое время постоял посреди дорожки в напряженной позе, глядя туда, где скрылся посрамленный противник, а потом совершенно по-человечески выплюнул клок пушистой дымчатой шерсти, плюхнулся на пятую точку, задрал ногу, как гимнаст, выполняющий упражнение на коне, и принялся увлеченно вылизывать свое драгоценное хозяйство, не обращая на Глеба ни малейшего внимания, словно того здесь и вовсе не было.