Техники смотрели на него с недоверием. Потом сообразили, что он прав. Они все вместе пошли в дом.

– Танго, – сказал Джузеппе. – Именно танго. Убийца пригласил его на танго.

Они долго смотрели на кровавые следы.

– Вопрос – кому? – прервал молчание Джузеппе. – Кому может прийти в голову пригласить мертвеца на танец?

4

У Стефана Линдмана нарастало ощущение, что из его тела выкачивают всю кровь. Хотя лаборантки обращались с ним очень бережно, он чувствовал все большую слабость. Каждый день он проводил по нескольку часов в больнице, сдавая анализы. Еще дважды он встретился с врачом. Каждый раз он собирался задать ей множество вопросов, но так ни одного и не задал. В глубине души он понимал, что единственный вопрос, который ему хочется задать, – будет он жить или нет? И если на этот вопрос нельзя ответить точно, то, по крайней мере, какой срок она может ему гарантировать? Где‑то он прочитал, что смерть – это портной, невидимо и неслышимо снимающий мерку для последнего костюма. Даже если он выживет, все равно ему будет казаться, что дни его сочтены. Слишком рано.

На второй вечер он явился к Елене на Дальбугатан, не позвонив заранее, как делал обычно. Как только она увидела его в дверях, сразу поняла – что‑то случилось. Стефан все время пытался решить, что делать – говорить ей или не говорить? Еще нажимая на кнопку звонка, он не знал, как поступит. Не успел он повесить куртку, как она спросила, что с ним.

– Я болен, – сказал Стефан.

– Болен?

– У меня рак.

После этого он был беззащитен. Теперь можно сказать все, как есть. Как и всякому человеку, ему нужно было с кем‑то поделиться своей бедой, а у него нет никого, кроме Елены. Они засиделись в эту ночь допоздна, и у нее хватило мудрости не пытаться его утешать. Единственное, в чем он остро нуждался – в мужестве. Она принесла ему зеркало, чтобы он посмотрел – сидит живой человек, не мертвец, и он должен это понять. Он остался у нее и, когда она заснула, долго лежал с открытыми глазами.

На рассвете он осторожно, чтобы не разбудить Елену, поднялся и ушел. Но он не пошел сразу домой на Аллегатан. Сперва заложил большой круг в обход озера Рамнашён, потом добрел до Друвефорса. Врач сказала, что сегодня последние анализы будут закончены. Он спросил, можно ли ему уехать до начала облучения, может быть, за границу, и она ответила, что он волен делать все, что захочет. Придя домой, он выпил чашку кофе и включил автоответчик. Елена беспокоилась, что он исчез, не разбудив ее.

В начале десятого он пошел в бюро путешествий на Вестерлонгтатан. Сел на диван и начал листать проспекты. Он уже почти решил поехать на Майорку, как вдруг снова пришла мысль о Герберте Молине. Внезапно он понял, что ему делать. Ни на какую Майорку он не поедет. Там он будет в одиночестве, никого знакомых. Ничего не остается, как бродить по окрестностям и пережевывать вновь и вновь, что произошло и что еще произойдет. Если он вместо этого поедет в Херьедален, он будет не менее одинок, потому что и там у него знакомых нет. Но там он сможет заняться чем‑то другим, кроме размышлений о собственной горькой судьбе. Он вышел из бюро, зашел в книжную лавку на Большой площади и купил карту Емтланда. Придя домой, расстелил ее на кухонном столе. Прикинул расстояние до Херьедалена: часов двенадцать – пятнадцать за рулем. Если устанет, можно заночевать по дороге.

Во второй половине дня он пошел в больницу, чтобы сдать последние анализы. Врач уже назначила ему срок, когда надо вернуться в Бурос и начать лучевую терапию. Он записал его в ежедневнике своим угловатым почерком, точно так же, как записал бы начало отпуска или чей‑то день рождения.