— Зачем спрашивать дозорного, если и я отлично этот корабль вижу! — вдруг вмешался в разговор раб-нубиец — его густой и низкий голос услышали, казалось, все на судне. — Куда он денется, корабль этот, когда на море так спокойно? Во-о-он он темнеет на горизонте — раб вытянул руку, указывая направление, при этом продолжая другой рукой мерно раскачивать опахало. Мне с моего роста ещё виднее, чем дозорному с возвышения.

Сети усмехнулся, искоса глянув на великана и не меняя своего положения в кресле.

— Тебя послушать, Нума, так ты выше любой пальмы! Хорошо: видно, так видно.

— Приказать гребцам замедлить ход и подождать второй корабль? — спросил Караф.

— Ни в коем случае! — голос начальника охраны прозвучал резко. — Мы пристанем первыми и задолго до них...

Спустя час берег обозначился совсем ясно, и стали видны очертания громадной бухты, похожей на сильно согнутый лук, разделённой пополам длинной тёмной косой. Ещё немного, и бухта развернулась перед египетским судном во всю ширину. Если в море волны были хотя бы чуть-чуть заметны, то здесь, между пологим склоном и галечным пляжем южной оконечности, и скалистым мысом северной части бухты, вода походила на драгоценную восточную ткань — блестящая, серебристо-голубая, она сияла, точно расшитая солнечными искрами, и была так прозрачна, что даже на большой глубине сквозь неё просвечивало дно, заросшее таинственным лесом водорослей. Медузы, как перевёрнутые стеклянные чашки, качались меж этими зарослями и поверхностью, тоже похожей на стекло, но такое, какое не изготовить и самому великому стеклодуву — идеально гладкое и совершенно плоское.

Теперь стало видно, что разделяющая бухту надвое коса — не что иное, как искусственная насыпь, состоящая из крупных камней, связанных песчаным раствором и укреплённая вбитыми в дно мощными смолёными брёвнами. Было заметно, что недавно края насыпи подновили, заменив выпавшие камни новыми, очистив брёвна от ракушек и водорослей. В конце насыпи был устроен клинообразный каменный волнорез, а над ним поднималась на шестьдесят локтей узкая башня с верхней площадкой, укрытой навесом. Башня казалась новенькой: её стены краснели недавно обожжёнными кирпичами, а кровля навеса сверкала огнём — она была медная, и медь не успела потемнеть. В том, что это маяк, не могло быть сомнений.

Ближе к берегу, вдоль насыпи и у береговой черты, стояло не меньше двух десятков кораблей. Однако вблизи стало видно, что лишь пять из них снабжены парусами и вёслами — остальные же более или менее недостроены. Два корабельных остова, подобно рёбрам гигантских рыб, топорщились на берегу.

По насыпи и по берегу двигались человеческие фигуры. Не менее полутора сотен. Одетые большей частью в короткие туники или в набедренные повязки, эти люди были заняты работой — видно было, как они хлопочут возле недостроенных кораблей: кто подносил доски, кто набивал медные листы на носовые выступы, кто смолил борта, кто тащил вёдра с дымящейся смолой.

Впрочем, по мере того как египетский корабль приближался, некоторые отвлекались от работы и принимались рассматривать гостей, видимо, обсуждая, кто это плывёт к их берегу и чего ради... Однако ни особого волнения, ни тем более смятения заметно не было — многие занимались своим делом, лишь чаще обычного бросая взгляды на море.

— Пристаём? — крикнул кормчий египетского корабля.

— Да! — отозвался Сети. — Правь на маяк и во-он в то свободное пространство возле причала. Далеко вглубь бухты заходить не будем.

Когда до волнореза оставалось не более сотни локтей, Сети заметил на фоне кирпичной башни маяка фигуру человека, подошедшего сюда с берега и явно здесь распоряжавшегося.