Баденох повернулся к своим командирам: все они внимательно слушали его разговор с предводителем дворфов.

– Объедините усилия по тушению пожаров, – распорядился Баденох. – Возможно, король примет нашу капитуляцию и позволит сохранить дома.

На самом деле Баденох отдавал приказы лишь для того, чтобы занять своих людей, чтобы не давать им думать о неизбежном поражении. Он сомневался, что Киннемор будет к ним милосерден. Лорд знал, что он сам долгие годы был занозой для короля и его несомненно сместят, как сместили в Дилнамарре барона Пвилла.

Баденох надеялся, что сумеет храбро встретить свою смерть.

Настоящий король Киннемор не был столь высоким, как самозванец хагг, но он все же был выше Гэри, а Гэри в их компании – самый высокий, не считая, естественно, Томми. Король был вдвое старше Гэри, но держался прямо и уверенно, а выражение его лица было твердым, но живым. Киннемор воспользовался тонким мечом Кэлси и побрился, оставив лишь бородку-эспаньолку. И хотя его одежды оставались простыми, Гэри чувствовал, что этот человек – настоящий король.

Путешественники быстро удалялись от Крахги. Киннемор оседлал лошадь Дианы, а Диана приняла предложение Томми ехать на его огромном плече. Джербил был немного раздосадован, что пришлось бросить клетку, но Киннемор пообещал гному, что ему будут оказаны заслуженные почести – и со стороны его соплеменников в Гондабуггане, и со стороны Коннахта.

Судя по всему, король Киннемор находился в прекрасном настроении, радуясь, что кончились его мучения. Все его тело было покрыто болячками – следами жизни в обличье дикого зверя. Однако ум его оставался острым, как всегда, и решимость ясно проступала на сильном и обаятельном лице.

– Я всегда помнил, каково мое истинное место, – рассказал он. – Даже тогда, когда дикие инстинкты моей внешней оболочки одолевали мои сознательные чувства, я никогда не забывал, кто я.

– Даже когда ты разрубил пополам лошадь Кэлси? – дерзнул спросить Джено просто для того, чтобы добавить ложку дегтя в бочку меда.

Киннемор спокойно, со смиренной улыбкой выслушал этот выговор, затем посмотрел на своего сына взглядом, полным жалости; взглядом, которым он грустно пытался извиниться за все потерянные годы.

– И я никогда не забывал о своем сыне, – с горечью в голосе произнес король.

Джено, который и сейчас не был в восторге от принца Гелдиона, порывался вставить еще одно язвительное замечание. Прежде чем открыть рот, он посмотрел на Кэлси, но эльф, хотя в чем-то и разделявший чувства дворфа, быстро покачал головой. Тогда Джено решил смолчать, думая о том, что и Киннемор, и Гелдион прошли через ад.

Киннемор ехал рядом с Гелдионом и все говорил и говорил. Когда устроили привал, он выслушал Кэлси и Микки. Оба сетовали на то, что за годы правления самозваного короля, жуткого правления, каждый город в Волшебноземье, каждая деревушка и хутор привыкли относиться с презрением к имени Киннемора. Микки рассказывал о немыслимых податях, установленных Коннахтом, об указах, объявлявших любое колдовство действием злых демонов. Кэлси говорил об отчужденности тильвит-тегов, о том, как в последние годы эльфы делали все возможное, чтобы чужаки не проникли в Тир-на-н'Ог. Джено поведал о схожем положении булдров. Правда, молчаливый дворф не сказал о том, что недавние меры, увеличившие отчужденность от людей, были неверными. Джербил добавил, что гномы Гондабуггана уже давным-давно позабыли о существовании настоящей королевской власти.

Король Киннемор слушал, не перебивая, все рассказы, явно расстроившие его. Затем он повернулся к Гэри и Диане.

– А вы двое? – спросил он. – Что думают обо всем этом копьеносец и его жена, разгадавшая самую дьявольскую из загадок Керидвен?

Гэри и Диана переглянулись и пожали плечами, не зная, что они могли бы еще добавить к сказанному.