Здесь хорошо, безопасно и сытно, но как-то нерадостно. Керрик чувствовал себя виноватым, но ничего не мог поделать с собой. Как там Надаске'? Керрик так давно не видел его.

На небо медленно наползали тучи, в воздухе запахло грозой. На севере скоро начнут падать листья, закружатся первые снежинки. Здесь же только ночи станут прохладнее – и больше ничего не изменится.

Тропа спускалась к болоту. Местами оно было глубоким – и Керрику пришлось нести Арнхвита на плечах. Через маленький пролив они переплыли к другому острову. Арнхвит пронзительно выкрикнул призыв слушать говорящего, и Надаске' появился из своего убежища. В его движениях была радость от предвкушаемого разговора.

– Тому, кто слышит лишь голоса волн, речи друзей кажутся песнями.

– А что это – песня? – спросил Арнхвит, повторяя движения Надаске'.

Керрик начал объяснять, но умолк: он взял сюда Арнхвита, чтобы тот учился и слушал, и не нужно ему мешать.

– Значит, ты никогда не слыхал песен? Должно быть, я еще не пел при тебе. Вот эту любил петь Эсетта.

И, взволнованный воспоминаниями, самец запел хриплым голосом:

Керрику уже приходилось слышать эту песню в ханане, где были заточены самцы. Тогда он ее не понял.

Но теперь он знал, как на пляжи приходит смерть.

– Там что – плавают и тонут? – спросил Арнхвит, подметивший тоску в песне, но не понявший ее причины.

Надаске' быстро взглянул на мальчика и промолчал.

– Ты сыт? – спросил Керрик. – Если тебе надоела рыба, я принесу мяса... – и умолк, осознав, что самец не слышит его.

Арнхвит подбежал к Надаске' и дернул его за один из больших пальцев.

– Ты не допоешь песню?

Опустив голову, Надаске' промолвил:

– Это очень грустная песня... Не надо было мне начинать ее. Высвободив палец из ладошки мальчика, иилане' посмотрел на Керрика. – С тех пор как я здесь поселился, чувство это все растет. Что со мной будет? Почему я здесь оказался?

Тоска мешала ему говорить, но смысл был понятен.

– Ты здесь потому, что мы с тобой эфенселе и я привел тебя сюда, встревоженно ответил Керрик. – Не мог же я бросить тебя одного.

– Может быть, так было бы лучше. И я бы умер вслед за Имехеи. Два это что-то, а один – ничто.

– Но мы-то здесь, Надаске'. И мы трое – эфенбуру. Арнхвита нужно многому научить, и это можешь сделать только ты.

Надаске' шевельнулся и задумался над этими словами. Когда он заговорил, в его словах и жестах уже не было печали.

– Верно говоришь. Правда, эфенбуру очень маленькое, нас только трое, но это во сто крат лучше одиночества. Придется подумать и припомнить другую песню, повеселее. Должна быть и такая.

И он задвигался всем телом, вспоминая забытые слова...

belekefeneleiaa, deenke'deedasorog

beleksorop eedeninsu.

Высшая эйстаа Города Жизни,

И мы его обитательницы.

Неторопливо шагая среди деревьев по залитой солнцем тропке, Энге наслаждалась покоем. Тяжелые испытания, перенесенные ею, ушли в прошлое, оставив воспоминания о жестокости и смерти. Настоящее было теплым и светлым, и будущее казалось лучезарным. И когда она вошла на амбесид, чувства эти отражались в ее походке и в движениях тела, И все, кто там был, обрадованно зашевелились.

– Разделяем твои мысли, Энге, – скачала Сатсат. – Мы видим, что они просто прекрасны.

– Не прекрасны, а просты. И пусть они согреют вас, как меня согрело солнце.