Армун оцепенела от неожиданности, так прижав к себе Исель, что та закричала. Придя в себя, она успокоила малышку и проговорила дрожащим голосом:

– Когда мы нашли Даррас, она ничего не говорила, только плакала. Она же видела, как они гибли... Потом она заговорила, и я узнала, как она оказалась в лесу.

Назвала мне свое имя – Даррас. И имя своей матери.

Ее звали Милде.

Обе женщины взволнованно посмотрели друг на друга, Первой сумела заговорить Меррис:

– Значит... она моя внучка?

– Это она. Надо поговорить с ней. Она никогда не называла мне имени своего отца, но она должна его знать.

Сначала Даррас не поняла, что произошло. Но когда ей растолковали, кто эта женщина, и она наконец поняла это – слезы градом хлынули из глаз, и она зарыдала, припав к бабушке.

– Ты будешь жить со мной, – сказала Меррис. – Если захочешь, конечно, и если Армун не будет возражать.

– Эта девочка – дочь твоей дочери. И теперь она твоя. Поставь свой шатер рядом с моим, чтобы мы всегда были вместе.

Меррис засмеялась сквозь слезы, ее примеру последовала Армун, и даже Даррас сумела улыбнуться.

Эти дни были самыми счастливыми в жизни Арму", Мургу оставили их в покое. О них можно было 'е думать, даже позабыть. Приход саммада полностью изменил жизнь на острове. Под деревьями выросли шатры, заклубился дым над многочисленными очагами, Между ними визжа бегали дети, с поляны им вторили мастодонты. Все были сыты, в коптильнях полно мяса.

Возле стоянки повалили огромное дерево с плотной древесиной, обрубили на нем ветви, притащили бревно на берег и под руководством Херилака выжгли сердцевину ствола. Теперь у тану будет лодка, чтобы плавать по болоту и охотиться на птиц. Глядя на взрослых, Арпхвит и мальчишки саммада решили сделать себе челнок поменьше, Не обошлось без ожогов и слез, но работа спорилась.

Как-то раз в шатер к Ортнару пришел Херилак.

Никто не слышал, о чем говорили охотники, но скоро все узнали, что они помирились и мир восстановлен.

Теперь шатер Ортнара стоял рядом с шатром саммадара. Вечерами хромой охотник сидел у общего костра и даже смеялся. Он уже не заводил речи о том, что пора уходить в лес.

А Арнхвит – когда был не занят лодкой, что бывало не так уж часто играл с ровесниками. Харл ушел жить к охотникам. Все было так, как положено у тану, и Армун была счастлива.

Однажды она сидела на солнышке у шатра; перед ней на мягкой шкуре лежала дочка, сучила ножками и ворковала.

Малаген, не скрывая удовольствия, разглядывала ребенка.

– А можно взять ее на руки? – спросила она на сесеке.

Армун еще не забыла этот язык, и Малаген иногда приходила к ней, чтобы послушать родные слова. Исель лежала у нее на руках, мягкие волосики ребенка белели на темной коже женщины. Светловолосые тану не переставали занимать Малаген.

– Ой, и глаза синие как небо! А я кое-что сделала для нее. Смотри, Запустив руку за пазуху, она достала длинную темную ленту и протянула Армун. – Будешь повязывать ей на головку, когда волосы подрастут. Так делают саску.

Армун восхищенно смотрела на ленту.

– Какая мягкая – но ведь это не ткань?

– Это очень важная вещь, я тебе все расскажу. Когда мы покидали долину, я кое-что прихватила с собой. Ты видела, как я делала ткань из харадиса. Но волокна кончились. Тогда я увидела ваших валискисов, и они разрешили мне прикоснуться к ним. О, это было великолепно.

Армун согласно кивнула. Она знала, что мастодонты – валискисы на сесеке – священные для саску животные. Малаген могла целый день восхищенно наблюдать за ними.

– Я прикоснулась, и они позволили себя причесать.

Им даже понравилось. На гребне остались волосы.