Петр — Юрию

В любом случае, кто бы ни решился продолжить «Мертвые души», их придется писать, помня, что никчемное запирательство: «Русь, куда ж несешься ты? дай ответ. Не дает ответа» — в прошлом.

Дядя Артемий — Коле

И «Ревизор», и «Мертвые души» — череда мизансцен. Цель одна — подчеркнуть, оттенить главного героя. Всё выстроено ради премьера, и, когда он бежит, статисты теряются. Не знают, ни что делать, ни зачем всё это. Тычутся туда-сюда, как малые дети.

Дядя Петр — Коле

Что краски, что нарезка текста у Гоголя контрастны. Его ойкумена — пограничные состояния, стыки и временны́е зазоры. Территория, где сходятся жизнь и смерть, сходит с ума еще вчера обычный человек. Где то ли грех из последних сил борется с праведностью, то ли праведность с грехом, в общем, оба изнемогли и уже не ждут, когда пропоет первый петух. И вот в эту щель, как она ни узка, Гоголь умудряется забиться, заполнить ее и загрунтовать собой. Я думаю, его страх смерти — часть безграничного ужаса перед любым решительным, необратимым изменением, перед любым резким и окончательным обрывом, то есть тем, что физики зовут «фазовым переходом». Если бы ему было дано изменить мир, исправить в соответствии с собственными вкусами и представлениями, я уверен, он бы ушел от жесткости письма, сохранил бы лишь медленное, от природы плавное, а кроме того, неотменяемое право одуматься, повернуть обратно. Его отказ принимать пищу и тихое угасание, как и отчаянный страх быть погребенным заживо, — отсюда.

Дядя Петр — Коле

Хотя финалы у Гоголя резкие, контрастные, после них — недоумение. Пародируя Страшный Суд, покупая и продавая души, Гоголь смешивает юрисдикции, загоняет сюжет в зазор между божественным и обычным правом. Уже то, что эта щель есть и так велика, что в ней можно жить, — подрывает устои.

Дядя Артемий — Коле

Его любимым приемом было наложение на обычную вялотекущую жизнь чужой, но удобной для счета сетки. Как правило, мелкоячеистой, дробной. В пьесе это ревизия, в «Мертвых душах» — ревизские сказки. В повести «Нос» два календаря — григорианский и юлианский с Христом, который то ли уже явился в мир, принял, спасая человека, крестную муку, то ли мы до сих пор как тонули, так и тонем в грехе.

Дядя Петр — Коле

У человека и государства разное течение времени и разное его понимание. У человека — непрерывное, квантовое, у государства — строго корпускулярное (награды, чины, подаваемые раз в три года «ревизские сказки»), близкое к традиционной физике. С начала и до конца «Мертвых душ» Чичиков как раз и действует в пространстве между двумя этими реальностями — формальной чиновничьей и обычной человеческой. Страница за страницей пытается соединить их, свести в одно. Выстроить общую теорию поля человеческой жизни. Для людей, знающих физику XX века, неудача Чичикова неудивительна.

Дядя Юрий — Коле

Первая часть поэмы — ад. Чичиков выкупает у бесов мертвые души. Впрочем, пока он просто орудие на путях промысла Божия. Что и для чего творит — не ведает.

Дядя Ференц — Коле

Жизнь Гоголя — вечное блуждание по аду. Описания нечистой силы этнографически безупречны. Знание тамошних ходов и выходов тоже выше всяких похвал. Оттого он и уверился, что сумеет вывести народ из бездны.

Дядя Януш — Коле

В «Ревизоре», на равных в «Мертвых душах» Гоголь, смешав Данте с Жиль Блазом, сумел без проводника дойти до дна ада.