Наконец, она поняла, где находится, — до лечебницы оставалось всего пару минут пешком. Ребекка отряхнула грязь с плаща там, где в нее попал кирпич, и вошла в холл. Ее мать, исхудавшая и съежившаяся от болезни, лежала на подушках — аккуратно причесанная, в своей лучшей ночной рубашке. Ребекка приехала специально, чтобы выяснить, хочет ли мать вернуться домой или предпочитает остаться здесь. Однако беседа пошла не по плану: миссис Фейнлайт была на удивление разговорчивой, явно в приподнятом настроении. Ребекка уже читала газету? Война подходит к концу. Там есть один абзац… — Ребекке пришлось пролистать всю газету, отыскать нужную статью и прочитать ее вслух. «Ну?» — выжидающе спросила мать, глядя на нее, и Ребекка сказала: «Да, это просто потрясающе, правда, мама?» Потом миссис Фейнлайт взялась рассказывать длинную историю об одной медсестре родом из Шрусбери, где она сама жила когда-то в детстве. Рассказ не увенчался никаким заключением, вместо этого мать закрыла глаза и неожиданно заснула. Через несколько минут в палату постучалась сиделка и сказала: «Похоже, вы слишком утомили ее разговорами». Было уже четыре часа, поэтому Ребекка поцеловала мать и вышла из комнаты.

Она подумывала еще раз переговорить с кем-нибудь из врачей, но потом отказалась от этой идеи, понимая, что разговор не имеет смысла. Решать предстояло им с Мюриель; в понедельник она начнет обзванивать агентства, предоставляющие сиделок. Если мать захочет вернуться домой, надо будет кого-то для нее нанять. Ребекка будет навещать ее во время учебного года, а Мюриель — на каникулах.

Выйдя за двери лечебницы, пропахшей полиролью и антисептиками, Ребекка ощутила облегчение. Ей не хотелось возвращаться назад в тесном, душном вагоне метро, поэтому она решила пройтись. На нее навалилось привычное чувство вины, на этот раз смешанное со скорбью. Всю жизнь она стремилась угодить матери, понимая, что та все равно будет в ней разочарована.

Ребекка прошла по короткой дороге до Кенсингтон-роуд, потом свернула в сторону Глочестера. Эти кварталы выглядели не так мрачно, как пострадавшие от бомбардировок, через которые ей пришлось пройти по дороге в лечебницу. С голубого неба светило солнце, пышно цвели розы. На Глочестер-роуд люди заходили в магазины; перед лавкой мясника скопилась небольшая очередь. Платиновая блондинка высунулась в окно третьего этажа и звала кого-то. В переулке на другой стороне из подъезда выходили две девочки-подростка. Им было по четырнадцать-пятнадцать лет; одна была в голубом платье, с корзинкой для покупок в руках, вторая — в сарафане в зеленую полоску.

Ребекка услышала странный шум. «Хмммм, хмммм» — гул, нарастая, превратился в рев. Люди подняли головы. Наступила тишина, и Ребекка, за мгновение до взрыва, разглядела в небе черную тень.

Взрывной волной ее отбросило к стене. У нее перед глазами вспыхнул яркий свет, взметнулись в воздух обломки, пролетело по воздуху мертвое тело. Оглушенная, она видела, словно в замедленной съемке, как машина поднимается вверх, будто ее затягивает гигантским пылесосом вместе с велосипедом, детской коляской и дорожным знаком, видела грациозный изгиб тела той самой блондинки, вылетевшей из окна и упавшей на асфальт.