— Шо вы мне устроили⁈ Революционеры! Тюрьма по вам плачет! Кто вас просил⁈ — Он вращал побагровевшими глазами, топал и брызгал слюной.

Постучав себя по потному темечку, он чуть ли не взвизгнул:

— Вы понимаете, как меня подставили своей инициативой⁈ — Он указал на кабинет директора. — Хотите поговорить с журналистами, а? А с милицией? Это, между прочим, участие в массовых беспорядках. Зачем вы трепали мое имя?

— Упс! — Мановар сразу растерял смелость и куда-то потерялся.

Я шагнул к директору, кашлянул — он не заметил меня, продолжил разоряться, обрызгивая слюной девчонок. Пришлось его звать.

— Геннадий Ко…

Он развернулся чуть ли не в прыжке и вызверился:

— Что?

Я сделал жалобное лицо и проговорил:

— Мы просто не хотели Людмилу Кировну, а хотели, чтобы вы вернулись.

Видя, что он набирает воздуха, чтобы извергнуться руганью, я затараторил:

— И готовы принять ответственность и поговорить с теми, кто пришел: милицией, журналистами и кто там. — Я заметил инспектора по делам несовершеннолетних, Овечкина, похожего на тощую хищную птицу, и чуть ли не прокричал: — И рассказать правду: что вы вообще не знали, что мы задумали!

Овечкин навострил уши. Ольга, Красиха и другие разбежались, пока я вызвал огонь на себя.

— Так и будет! — воздел перст дрэк, косящийся на Овечкина, входящего в бывший его кабинет.

— Вы не виноваты, и отвечать — не вам, — твердо проговорил я и прошептал, чтобы слышал только он: — Я знаю, как себя вести, и мы вас поддержим. Потому что только вы справитесь с такими оболтусами, как мы.

Оставив дрэка разевать рот, я удалился к своим, кивнул на лестницу.

На втором этаже у лестницы нас ждал Мановар, перетаптываясь с ноги на ногу.

— Расписание видели? — спросил он и ответил на свой вопрос: — У нас русский отменили, прикиньте! А значит что? Мы победили!

Взвизгнув, Гаечка и Лихолетова обнялись и заплясали, наши заулыбались. Расправили плечи, выпрямили спины. Я жестом подозвал всех к окну, подождал, пока меня окружат, и сказал:

— Вы поняли, да, что дрэка из-за нашего пикета прессуют? Наверное, нас по одному будут вызывать на беседу с… заинтересованными сторонами. Говорим правду: и про эпиграмму, при этом каясь — что-де сочинили стишок, каждый по строчке, Джусь прочитала его и взъелась на нас. Мы признали вину, она не простила и пообещала мстить, стала занижать оценки и оскорблять. Запись с диктофона у меня.

— Ага, — кивнула Гаечка.

— Нехорошо вышло, — вздохнула Лихолетова, — подставили лысого.

— Как подставили, так и вытащим, — уверил ее я. — Идем в класс. Кстати, где Инна?

Рая повела плечом.

— Не знаю. Она вчера странно себя вела. Может, приболела. Я ж за ней не захожу перед учебой.

Наверное, стесняется того, что открылась мне. «Было бы прекрасно, если бы она тебя избегала», — проснулся во мне трус. «Нужно пойти к ней и поставить точку», — возразил здравый смысл, и я послушал его, несмотря на соблазн сунуть голову в песок.

— Давайте ее навестим? — радостно спросил Кабанов. — Вдруг заболела?

Илья сам хотел бы, но не решился, побоялся открыться, и посмотрел на более смелого соперника. Если бы он знал правду, эх!

— Давай! — поддержал его Ден. — Конфет купим, и после школы — к ней.

— Я с вами, — вызвалась Лихолетова, портя парням всю малину.

Придется навестить девушку после трех, когда парни уйдут. Скорее всего, она скажет им, что простыла, или вовсе не выйдет.